На полпути к себе... - [41]

Шрифт
Интервал

Вероятно, Надя давно ни с кем не разговаривала о доме и своей жизни. Ее потянуло к откровенности. Почему-то бывает и так, что самым сокровенным начинаешь делиться с совершенно незнакомыми людьми.

— Может быть, с адресом я вам еще и помогу! — интригующе проговорила Юна. — Мне Ахрименко тоже ничего пока не говорил о той квартире, но я у него адрес обязательно выпрошу!

Надя снова стала крутить, не переставая, диск аппарата и одновременно делиться своими мыслями:

— И зачем он туда пошел работать! Ума не приложу. Хочет чувствовать себя независимым? Конечно, мужское достоинство — великая вещь! Но ему творчеством заниматься надо… А не в гостинице сидеть…

«Вот откуда ветер дует. Вот почему сегодня столько слов о творчестве было», — подумала Юна.

— Уж я как-нибудь на двоих заработаю, — продолжала Надя.

— А кем вы работаете?

— Я? Художник-реставратор. В основном по старинной живописи, по иконам. Ой, простите, — спохватилась она, — я вам и чаю не предложила. А может, чего-нибудь покрепче? Саша только портвейн пьет, все усмехается, что, мол, на большее не зарабатывает. А сейчас он работает над повестью, — Надя гордо встряхнула головой, — так что почти не пьет. Может, все же коньячку вам налить?..

— Корнеев когда должен прийти? — вдруг оборвала ее резко Юна.

— Завтра утром. Часов в десять.

— Может быть, дадите ваш телефон? Сейчас я тороплюсь, а завтра вам позвоню.

— Да, так, пожалуй, лучше, а то я нервничаю, что не могу дозвониться, и вас задерживаю. Только позвоните, пожалуйста, до шести часов. Мы вечером идем в «Метрополь». У нас юбилей.

Надя радостно улыбнулась, и Юна увидела, что эта женщина даже симпатична. Когда же она улыбается, ее лицо становится просто красивым.

— Спасибо, я обязательно позвоню. Вы очень симпатичный челове… — Юна чуть было не сказала корнеевское «человечек», но в последний момент удержалась и продолжала: — Не помню точно, но, кажется, Ахрименко говорил мне, что ваш Корнеев почти герой, что мальчишкой он бежал на фронт, когда его отец пропал без вести.

— Ну, Ахрименко что-то спутал, — сказала Надя. — Саша на фронт не убегал. Он с матерью жил в эвакуации. А отец его еще до войны ушел от них…

Когда Юна вышла от Надежды Викторовны, она решила, что поедет в гостиницу.

«Хватит. Пора рвать, — думала она. — Несколько месяцев сижу дома. То боюсь пропустить его звонок, то боюсь пропустить его приход. Сижу и трепыхаюсь. И впрямь стала настоящая иждивенка. К тому ж живем на деньги «просто женщины»! А я, дура, всему верю, даже тому, что он каждый месяц сто рублей гонорара зарабатывает. Еще жалуется, что у него «разметка» такая — больше этой суммы в редакции заработать ни за что не дадут».

Но по дороге в гостиницу запал оставлял ее. Она решила не торопиться, не совершать опрометчивых поступков. В свое время она, Юна, уже наломала дров — так «поторопилась», что пробыла с Симкой целых десять лет. А как быть, если она сейчас порвет с Корнеевым? Денег нет, с работы уволилась. Да, затянули ее основательно инертность и леность. «Не пори горячку», — сказала она себе.

Конечно, Надя рассказала Корнееву о посещении незнакомки, задававшей довольно странные вопросы. И конечно, по описанию Нади он понял, что это была Юна. Прямо из ресторана Саша приехал к Юне. Таким элегантным и свежим она его еще никогда не видела. Замечательный коричневый замшевый пиджак отлично сидел на нем. Из-под обшлагов выглядывали накрахмаленные манжеты, сверкали старинные серебряные запонки с горным хрусталем. Но что подкосило ее окончательно — золотое обручальное кольцо на безымянном пальце левой руки, которое он, вероятно, забыл снять!

— Что за пассаж ты устроила? Зачем ты туда заявилась? — сдержанно и сухо бросил ей Корнеев в лицо прямо с порога.

— Решила разыграть интермедию. Посмотреть, как моя музыкальная часть фуги выглядит между двумя проведениями темы, — Юна вспомнила термин из своего музыкального прошлого. Она вроде бы подшучивала над собой.

— Ну, и чего ты добилась? Пришла к незнакомому человеку, прекрасному, милому человеку, скажем откровенно, как лазутчик, и начала выспрашивать, вынюхивать. Что за манера?! Никакой интеллигентности! Надя себе этого, конечно, никогда бы не позволила.

— Ей уже поздно себе что-то позволять, — произнесла Юна, ехидно глядя на него в упор.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Что хотела, то и сказала. В ее возрасте ничего другого не остается, как быть интеллигенткой и для кого-то собирать старину.

— Что ты все усложняешь?! — вспылил Корнеев. — Надо жить проще! Ах, жаль, что тебе не хватает интеллигентности! Если бы была — всем сразу стало бы легко!.. Да, о какой еще раскладушке ты ее пытала?

— А какую квартиру ты снимаешь вдали от родных пенат?! И вчера ты ночевал там, у нее! — вырвалось у Юны.

Злость начала захлестывать ее, как и накануне, когда она обнаружила записку Нади. Юна представила широкую кровать с единственным амурчиком.

— Что, старше «котеночка» никого не нашел? Повесть пишем! Коммунальных Ромео и Джульетту изображаем! Об интеллигентности беседуем! Правильно, в моем дворе, по твоим понятиям, не было интеллигентных людей. По твоим понятиям. А на самом деле… Все, с меня хватит! Завтра же пойду устраиваться на работу. Не хочу быть больше двоюродной любовницей. Да, да, именно двоюродной! И нечего улыбаться! На родную еще рангом не вышла, интеллигентностью. Вообще — ты или там все заканчиваешь и переезжаешь сюда, или же…


Еще от автора Инна Хаимова
Скитания души и ее осколки

История еврейской девочки-москвички с послевоенных времен и до наших дней. Взрослея, она попадает в ситуации, приводящие ее к людям из разных слоев общества – как к элите, так и к бандитам. На этом пути она ищет себя и свое место в жизни.


Рекомендуем почитать
Америго

Прямо в центре небольшого города растет бесконечный Лес, на который никто не обращает внимания. В Лесу живет загадочная принцесса, которая не умеет читать и считать, но зато умеет быстро бегать, запасать грибы на зиму и останавливать время. Глубоко на дне Океана покоятся гигантские дома из стекла, но знает о них только один одаренный мальчик, навечно запертый в своей комнате честолюбивой матерью. В городском управлении коридоры длиннее любой улицы, и по ним идут занятые люди в костюмах, несущие с собой бессмысленные законы.


Возвращение

Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.


Тельце

Творится мир, что-то двигается. «Тельце» – это мистический бытовой гиперреализм, возможность взглянуть на свою жизнь через извращенный болью и любопытством взгляд. Но разве не прекрасно было бы иногда увидеть молодых, сильных, да пусть даже и больных людей, которые сами берут судьбу в свои руки – и пусть дальше выйдет так, как они сделают. Содержит нецензурную брань.


Упадальщики. Отторжение

Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.


Голубой лёд Хальмер-То, или Рыжий волк

К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).