На острие танкового клина. Воспоминания офицера вермахта, 1939–1945 - [118]

– Ничем, – отозвался я, – после ора в трубку вчерашним вечером я настаиваю на возможности разговора с командиром. У меня нет времени, так что разбудите его.

Вне сомнения, разбуженный нашим разговором на повышенных тонах, дивизионный командир появился на лестнице… в ночной рубашке. Я видел, как он слегка пошатнулся. Первый офицер штаба сделал жест, смысл которого трудно было не понять – «чуть-чуть лишку коньяка». Меня просто поразило, что этот офицер высокого ранга – командир дивизии, обладатель высших наград – психологически совершенно «выпал» из ситуации.

– Господин генерал, я хотел бы лично выяснить хоть что-нибудь в отношении положения нашей дивизии и обстановки в целом. Кроме того, я должен попросить вас поехать со мной на передовую, чтобы вы сами составили мнение о том, как обстоят дела у наших людей.

– Обстановка совершенно неясная, – отозвался он, – а потому я должен остаться здесь, на своем командном пункте. Что же до вас, полковник фон Люк, я должен предупредить, что ваше дело сражаться там, где указано. Я не потерплю несанкционированных действий.

– Господин генерал, попрошу принять во внимание, что на данном последнем этапе войны я принимаю те решения, какие считаю нужным.

С этими словами я покинул сцену этого фантасмагорического для меня действа.

С безнадежным опозданием Гитлер санкционировал отвод сражавшихся на Одере частей, которые противник уже обошел на обоих флангах.

Приблизительно в 80 километрах к юго-востоку от Берлина, по линиям автомагистралей Берлин – Дрезден и Берлин – Франкфурт, образовался треугольный Хальбеский «котел». К вечеру 19 апреля 1945 г. основные силы 9-й армии, включая, к сожалению, и остатки 21-й дивизии, оттесненные противником на север, были почти полностью окружены.

После ранения Кригера в качестве адъютанта при мне остался Либескинд. Вечером, когда бои пошли на спад, мы сидели вымотанные на моем командном пункте, как вдруг по радио зазвучала бравурная мелодия, выводимая голосом Геббельса. Из бункера Гитлера в центре Берлина до нас донеслось:

– В преддверии дня рождения нашего любимого фюрера я обращаюсь к немецкому народу и к нашим храбрым солдатам: верьте в свою добрую звезду, верьте в Бога и следуйте за нашим любимым фюрером в трудный час.

Коснувшись темы смерти Рузвельта, Геббельс напомнил о «всевластии судьбы» и провел параллель между Гитлером и Фридрихом Великим.

Уже в следующие дни поползли слухи, как казалось, распускаемые намеренно, о том, что западные союзники порвали с Советским Союзом.

Передали одно из заявлений Гитлера, которое он будто бы уже сделал по радио: «…Я принимаю ответственность за все» и «…если немецкий народ не способен добиться победы, у него нет права на существование».

Вот это было уже слишком. Отовсюду раздались возгласы:

– Выключите эту дрянь!

– Что проку нам, нашим семьям и нашим разрушенным городам в том, что Гитлер принимает ответственность за все, если сделать этого все равно никто не может?

Мы были тут, у ворот Берлина, зная, что только чудо могло спасти нас от смерти или плена.

20 апреля доложили о том, что около 360 русских танков и вдвое большее количество грузовиков проследовало у нас за спиной в северном направлении, то есть к Берлину. С юга русские танки пробовали на прочность мой правый фланг. На протяжении нескольких следующих суток русские обрушились на нас со всей яростью и вновь заставили меня отводить части, выравнивая фронт.

Гитлер, похоже, не собирался сдаваться. Нам сообщили, что вновь созданная «Армия Венка»[141] больше не будет преграждать американцам продвижение на Берлин, а станет пробиваться к столице, чтобы спасти ее и вместе с вырывающейся из окружения 9-й армией генерала Буссе остановить русских. От Венка, которому предстояло наступать на Берлин из района Магдебурга на Эльбе, нас отделяло свыше ста километров.

Как арьергард дивизии, мы медленно отступали на север и 25 апреля вышли в район Хальбе – города, которому была уготована грустная участь дать свое имя Хальбескому «котлу».

Неожиданно меня вызвали прямо к генералу Буссе, где отдали приказ:

– Этим же вечером в 20.00 вы атакуете силами своей боевой группы и всей наличествующей бронетехникой, которая будет вам придана, в западном направлении через шоссе Дрезден – Берлин, в тыл 1-му Украинскому фронту, наступающему на Берлин, с целью выйти в район Люкенвальде на шоссе Берлин – Лейпциг. Участок прорыва держать открытым, чтобы обеспечить отход на запад пеших формирований 9-й армии, которые последуют за вами. Всю не подходящую для операции технику уничтожить, горючее перекачать в баки боевой техники. Гражданское население не информировать – тысячи беженцев осложнят операцию.

К 19.00 к моему командному пункту действительно подтянулись танки и САУ, в основном маленькие «Хетцеры»[142]. Разумеется, приготовления наши не прошли незамеченными. С наступлением темноты сотни гражданских лиц собрались в селении, нагрузив на телеги свои нехитрые пожитки. Я не сделал и шагу, чтобы заставить этих детей и женщин остаться. Я просто не мог – не был в силах потребовать этого, несмотря на тяжелейшие предчувствия и осознание того, что они серьезно рискуют попасть под огонь.