На острие танкового клина. Воспоминания офицера вермахта, 1939–1945 - [120]

Как стало мне известно многие-многие годы спустя, нескольким небольшим группам действительно удалось вырваться, выйти к Эльбе и сдаться американцам. Основная же часть солдат и офицеров закончила свои дни в русском плену. Что же до женщин и детей, об их судьбе я так никогда ничего и не узнал.

Пройдя несколько километров на восток лесом, наша маленькая группа – было уже 26 апреля – пришла к решению передвигаться только ночью, а днем отсиживаться. Ни еды, ни питья у нас практически не было – в суматохе последних часов мы просто забыли об этом. То там, то тут мы слышали отдаленный лай пулеметов, а восточнее – рокот техники. Переходя широкую дорогу в лесу, мы буквально в сотне метров от себя увидели остановившуюся колонну русских грузовиков. Русские переговаривались в темноте, похоже, они собирались остановиться тут на привал. Мы тенями проскользнули через дорогу. Нас не заметили. Уже скоро мы должны были бы выбраться на шоссе – последнее препятствие. Однако стало светать, и нам пришлось прятаться. Мы притаились за кустами и вдруг услышали голоса приближавшихся русских. К нашему ужасу, они, как видно, решили прочесать местность вокруг и направлялись прямо к нам.

– Надо скорее убираться отсюда, – зашептали мы друг другу.

– Вон там, метрах в 70–80, густой подлесок. Нужно попробовать добежать туда и скрыться в кустах.

Нестройная цепь русских угрожающее приближалась.

– Пошли! – прошептал я. Мы рванулись вперед и быстро добежали до подлеска. Русские нас заметили и с криками «Давай! Давай! Лови их!» помчались за нами. Некоторые стреляли на бегу, но не попадали. К нашему отчаянию, подлесок оказался неширокой полосой всего в несколько метров, за которой внезапно возникло озеро. Конец. Все. Теперь бежать некуда.

– Оружие – в воду! – крикнул я остальным.

Окруженные русскими солдатами с автоматами на изготовку, мы не имели шанса на спасение. Итак, это случилось – случилось утром 27 апреля 1945 г. Мы медленно подняли руки.

Глава 22 Начало плена

Вот оно и случилось – то, чего я хотел бы меньше всего на свете. После четырех с половиной лет, проведенных почти на всех фронтах, война закончилась для меня на русском. С самой союзнической высадки в Нормандии мы все знали, что конец неизбежен. Однако мы надеялись, что если уж будет плен, то хотя бы у западных союзников, со стороны которых мы могли рассчитывать на соблюдение норм Женевской конвенции. Геббельсовская пропаганда против «недочеловеков» и слухи о зверствах русских солдат заставляли нас готовиться к худшему. Все мы знали, что творили СС в Советском Союзе.

Что чувствует солдат, попадая в плен? Прежде всего то, что для него война закончена, а значит, опасность погибнуть или быть искалеченным позади.

Затем он с беспокойством спрашивает себя: куда его отправят? Как будут с ним обращаться? Не станут ли пытать? Не расстреляют ли ни с того ни с сего? Он пытается обуздать растущий страх и показать храбрость, и главное – отогнать мысли о том, что ему пришлось сражаться в безнадежной войне, и размышления о собственной судьбе на ближайшие месяцы, а то и годы.

На протяжении всей моей жизни военного наиболее важным для меня было не показать страха, а значит, и слабости, продемонстрировать в трудную минуту выдержку и самоуважение, которыми мы так восхищались, наблюдая у военнопленных из союзнических войск.

И вот мы стояли с поднятыми руками, а со всех сторон нас обступали русские с готовыми к стрельбе автоматами. К своему ужасному разочарованию, я видел перед собой сплошь одних монголоидов. В их узких глазах горела ненависть, любопытство и алчность. И вот как раз тогда, когда они попытались сорвать с меня Рыцарский крест и часы, появился молодой офицер:

– А ну, не трогать его! Он герой – заслуживает уважения.

Я посмотрел на него и, удивленный неожиданной реакцией, произнес по-русски:

– Спасибо.

Этот достойный русский офицер тотчас же отправил нас на ближайший полковой командный пункт, где передал полковнику – командиру части из состава танкового корпуса. Моего адъютанта и вестового поместили отдельно, а меня отвели в дом фермера. Полковник был приятно поражен – мои скромные знания русского позволяли мне отвечать на его вопросы.

– Вижу, что вы, как и я, полковник. В какой части служили? Где воевали в последние недели?

Как выяснилось, я попал в тот самый танковый полк, который понес большой урон от наших действий под Лаубаном. Дородный мужик, на первый взгляд грубый и жесткий, хлопнул себя по бедрам и рассмеялся.

– Только посмотрите! – воскликнул он. – Есть же справедливость! Есть Бог на свете! Вы жгли мои танки, заставили нас отступать, а теперь вот угодили к нам в плен.

Он достал бутылку водки и два граненых стакана, которые по-русски наполнил до краев – каждому полагалось осушить свой сразу до дна.

Поинтересовавшись, где мой адъютант и вестовой, я услышал поразивший меня ответ.

– Они оба с моими людьми соответствующего звания, – сказал он. – У нас в русской армии четыре категории: генералы и полковники, штабные офицеры, старшие полевые офицеры и лейтенанты, ну и остальные. Так что не волнуйтесь. С вашими все в порядке.