На острие танкового клина. Воспоминания офицера вермахта, 1939–1945 - [117]

В 1960 г. Курц отправился в Канаду по делам фирмы, связанным с приобретением древесины, потом жил несколько лет в Бразилии, после чего вернулся в Канаду, где и обрел свою вторую родину.

После разговора в его замечательном доме в Массасауга близ Торонто я в последний раз увиделся с ним в 1987 г., за несколько месяцев до его смерти от инфаркта.

Тогда же, в марте 1945 г., я радовался за майора Курца и капитана Кригера, для которых война уже кончилась, хотя мне и очень не хватало их с их мастерством и опытом.

Глава 21 Горький финал

В начале апреля становилось все очевиднее, что маршал Конев будет наступать напрямую через Нейсе, а не на юго-запад, как можно было предполагать.

Поэтому Шёрнер принял самостоятельное решение передислоцировать нашу 21-ю танковую дивизию и дивизию «Лейбштандарте» в район Штремберга и Котбуса, то есть на расстояние примерно в сто километров к югу от Берлина на опушку знаменитого своими озерцами леса Шпрее западнее Нейсе.

В ночь с 12 на 13 апреля наша дивизия в срочном порядке в воинских эшелонах отбыла на север. Ввиду подавляющего превосходства в воздухе русских передвигаться было возможно только ночью. Рано утром 15 апреля 21 состав прибыл в новый район сосредоточения; еще 6 находились на пути следования туда. Затем Гитлер распорядился перевести две вышеназванные дивизии в резерв армии.

Из перехватов мы знали, что 1-й Белорусский фронт Жукова насчитывает в своем составе семь армий на Одере в районе Кюстрина и две армии у г. Франкфурт-ан-дер-Одер, а 1-й Украинский фронт Конева – шесть армий против наших позиций на Нейсе. Примерное соотношение численности русских и немецких войск выглядело следующим образом: по пехоте – 6:1; по артиллерии – 10:1; по танкам – 20:1, по самолетам – 30:1, добавим еще, что немецкие дивизии утратили былой напор и боевую мощь.

Мы даже не успели сориентироваться на местности, когда 16 апреля русские перешли в гигантское по размаху наступление: с пяти утра противник открыл огонь из 40 000 орудийных стволов, одновременно и в районе Кюстрина, и на нашем рубеже по Нейсе. При поддержке штурмовой и бомбардировочной авиации русские танки ринулись вперед и с первого же удара прорвали наши позиции.

Затем события развивались очень быстро.

В ходе немедленной контратаки образовалась огромная брешь между нами и дивизией «Лейбштандарте»[140]. Тотчас же в проход устремились бронетанковые части противника, так что нашей дивизии пришлось отходить на север, где она оказалась в образовывавшемся «котле», в который угодило основное ядро 9-й армии генерала Буссе.

Под натиском атакующих наша дивизия раскололась на несколько частей. Артиллерийская группа откатилась на север и очутилась неподалеку от самых пригородов Берлина. Она, действуя независимо в ближайшие несколько суток, пробилась в Берлин и таким образом избежала окружения. Сестринский 192-й полк сражался разделенным на утратившие взаимодействие между собой боевые группы. У меня так и не было контакта с ними до самого печального конца. Моя собственная боевая группа, усиленная последними танками под командой майора фон Готтберга, поначалу участвовала в тяжелых оборонительных боях на правом крыле, в той самой точке, где русские танковые армии стремились в брешь между нами и дивизией «Лейбштандарте».

Мы все еще не утратили связи с дивизионным штабом, однако вразумительных приказов оттуда уже не поступало – по-видимому, командование потеряло контроль над обстановкой. Чтобы не дать противнику выйти нам в тыл и уничтожить нас, я приказал южному крылу «отогнуться» назад фронтом на юг. Вечером 16 апреля мне еще удавалось удерживать свой рубеж обороны, ночью же интенсивность боевых действий несколько снизилась.

Поздно вечером мой офицер разведки вручил мне телефонную трубку:

– На проводе командир дивизии.

– Фон Люк слушает, – сказать что-либо еще я просто не успел, поскольку из трубки понеслись невнятные вопли. – Кто говорит? Я ничего не понимаю. Не орите так!

Вопли продолжались. Среди них я услышал упоминание о «военном трибунале».

– Я до сих пор не знаю, с кем говорю, нельзя ли немного успокоиться?

Готтберг, мой адъютант и дежурные офицеры уже хохотали.

– Говорит генерал Маркс, – послышалось наконец более спокойное. – Кто позволил вам разворачивать фронт?

– Русские и обстановка на моем правом крыле «позволили» мне откорректировать фронт. Будьте добры приехать и лично ознакомиться с обстановкой. Оценить ее со своего командного пункта вы не сможете.

Мы, командиры, прекрасно понимали, что принимать решения и спасать жизни своих солдат в нашей власти. Более ничего не добавив, Маркс повесил трубку.

Чтобы выяснить общее положение, относительно которого мы не получили из дивизии никаких сведений, я решил следующим утром отправиться в штаб.

Дивизионный командный пункт размешался в здании поместья. Войдя в зал, я увидел сидевшего за столом офицера генерального штаба.

– Доброе утро, хотелось бы поговорить с командиром.

Грязный и небритый, я выглядел совершенно неуместно среди изысканной обстановки.

– Командир еще спит, – ответили мне. – Чем могу быть полезен, полковник?