На Маме - [2]

А геологи, которые постоянно занимались глазомерными съёмками в своих маршрутах, привыкли ходить, считая шаги, – парами или тройками, кто к чему привык. Это – не чудачество, не прихоть, а производственная необходимость! Я сам ходил, автоматически подсчитывая: правая – левая – раз! Правая – левая – два! И точно знал, что при нормальном походном шаге в километре вмещается пятьсот шестьдесят пар шагов…

А Анастасия… Куда б мы ни шли, – она всегда меня обгоняла. Голова посажена гордо, спина прямая, – словно у старослужащего старшины в парадном строю, а шаг – уверенный, лёгкий, иначе и не скажешь – летящий!

Я её почти сразу стал звать «Ермаковна», и так уж получилось, что оказался я с ней под одной крышей…

Тут следует пояснить, что собственно база нашей геологоразведки находилась не в самом посёлке, а пяток километров вверх по ручью, возле богатого «куста» разрабатываемых и разведуемых слюдоносных жил. Проходились два шахтных ствола, несколько не шибко глубоких буровых вышек оконтуривали границы месторождения, в общем – партия была многолюдной, и в разгар полевых работ жилья, конечно, не хватало. Недели три я помыкался в общаге для «холостёжи», пока для меня стараниями Ермаковны приспособили небольшую комнатку, – бывшую кладовку, в которой сваливали всякий хлам… Когда я впервые зашёл туда, чтобы оглядеться, – по стене от меня, торопясь, уползали два тощих плоских клопа с белёными после ремонта спинами…

В комнатёнку мою втиснулась казённая железная солдатская койка, стол, который выполнял двойные обязанности – обеденного и письменного, неотвратимая тумбочка с деревянным завёртышем на хлипкой дверце и две табуретки.

Дом, в котором я поселился, стоял на невысоком угоре, по прихоти стародавнего строителя развёрнутый как бы в ширину. Этот добротный шестистенок, сложенный из звонких вековых сосновых кряжей, имел один, так сказать, центральный вход. От крыльца в три высоких ступени и с двускатным навесом на точёных столбах из просторных сеней в глубь дома вели три тяжелых двери: налево – в нашу «камералку», общее место для работы и расшифровки карт, полевых дневников, пикетажных книжек и прочей геологической документации. Там же стояли ящики с образцами пород и столбиками буровых кернов, а направо, – в ту часть, которую занимала наша начальница, две комнаты с кухней; средняя же дверь, прямо против входа, – вела в мою «кладовку»…

…Третьи сутки шел обложной дождь. Нет, – он не шёл, он стоял в воздухе и обволакивал нас со всех сторон! Мы жили, как рыбы на дне аквариума, с трудом глотая воздух пополам с водой. Полевые маршруты застопорились. Над дальними увалами, словно пена, стекающая с пивной кружки, стелились угрюмые низкие облака. Прораб, коллекторши и чертёжница, вяло потягиваясь, уже ушли из камералки на обеденный перерыв. Мы с Анастасией ещё немного задержались: нам до дому идти было ближе всех… Наши головы, склонённые над картой расположения разведочных шурфов в масштабе одна пятитысячная, нечаянно сблизились, и тут… До сих пор не пойму, как это случилось, но Настасья поцеловала меня так, что дух перехватило. После чего слезла с табуретки, на которой стояла на коленях, обошла меня сзади, притиснула к своей груди и серьёзно проговорила:

– Как я есть атаманша, так ты мне возражать не моги! – и снова последовал затяжной поцелуй…

Мы вышли вместе. Меня ещё покачивало, – в том числе и от неожиданности. Настя, вместо того, чтоб толкнуть дверь своей половины, отворила дверь моей «кладовки» и ощутимым нажимом бедра помогла мне войти. Задержавшись не порожке, она левой рукой оперлась о притолоку, правой – дернула вниз язычок на «молнии» своей куртки, после чего спросила с совершенно непередаваемой интонацией:

– Не прогонишь?

Я же мог только, наконец, выдохнуть долго удерживаемый внутри воздух…

Она ловко накинула крючок, и моя узкая коечка жалобно зазвенела всеми пружинами, когда она вытянулась во весь свой рост на спине, вжав голову в подушку.

– Да уж, чалдон… – прошептала Анастасия с закрытыми глазами. – Коечка-то у тебя того… Для двоих узковата…

С неудержимой сладостной дрожью я начал целовать её высвободившуюся грудь, гладить обширный живот, ласкать под приспущенной резинкой тренировочных брюк волнующий мох её лобка…

– Ой, скорей… скорей, миленький… – шептала она, задыхаясь.

А когда я, скользя по крутоярам её бедер, сразу двумя руками начал стягивать последний покров, – она торопливо приподняла зад, помогая мне тем самым вытащить впечатляющих размеров трусы из-под её могучих ягодиц, и с тихим стоном одной рукой она охватила меня за шею, опрокинув на себя, а другой, уверенно взяв меня за вздыбленный стержень, сама ввела его в неведомую пещеру сокровищ Али-Бабы…

А на следующее утро, неуёмная, она в одном халатике проскользнула ко мне без стука, и не успел я как следует очнуться после нежданного пробуждения, как она уже оседлала меня, взнуздав, как опытная всадница послушную лошадь…

Доскакав до финиша, но ещё не покинув, так сказать, седла, она с нескрываемым ехидством спросила:

– Ты еще сегодня не брился?

– Не успел… – как бы виновато я постарался развести руками, но у меня ничего не получилось.