На маленькой планете - [123]

На обратном пути Николай Саев ехал предпоследним. С ним в кабине сидел охранник перевалочной базы, маленький старенький мужичок Панкрат Лутов, по прозвищу Домкрат. Он дремал всю дорогу. И во сне Панкрат видел метель, машины и шоферов. Он поехал подкупить мяса, круп и кое-что из одежды на руднике. Иногда Панкрат просыпался и спрашивал почему-то:

— Кекелеков не видать? Спят же. Ну, заразы. — И снова погружался в дремоту. У родничковой речушки, где остановился Николай, чтобы залить воду в радиатор перегревшегося МАЗа, Панкрат сонно повел головой и вновь погрузился в дрему.

Николай, пытаясь зачерпнуть резиновым ведром воду, нагнулся над речушкой. Неожиданно подул резкий ветер, и сильно потемнело, и сразу же из-за гор вывалилась большая масса облаков и, разворачиваясь правым крылом, густо осыпала вокруг снегом, и зашелестел, зашуршал, тонко вызванивая, снег о железо машины. Охранник проснулся, протер глаза и спросил:

— Чего, Коля? Буран, Коля? Не хватало его. Вот заразы! Ну откуда он? Нет, это не юг, это хуже севера, зараза такая! Я уеду отсюдова, Коля, уеду на мою Тульщину. Думал до пензии дотянуть, она мне вот так нужна.

Ветер быстро усиливался; стремительно темнело, хотя было всего два часа дня. Николай сел в машину, закурил и поглядел на охранника.

— Пурга! Ну, теперь задует. Держись, Домкратик.

— Попа-али, — протянул охранник, с видимым страхом глядя на разыгравшуюся пургу. — Давай, Коля, назад оглобли, а то с этим делом, скажу тебе, шутки плохи. Подальше от греха.

Николай включил фары, завел мотор. Машина тронулась и, тяжело урча на второй скорости, медленно развернулась к дороге на рудник.

— Слухай, Коля, будь человеком с понятием, давай назад? — попросил растерянно охранник.

— Подует немного и перестанет, — ответил Николай.

Машина пробуксовывала в суметах. Николай осторожно вел машину. Он не однажды попадал в пургу и эту тоже встретил со спокойствием человека, знавшего хорошо и пургу и машину, верил в силу машины и был спокоен. Он усмехался, глядя на охранника, затягивался сигаретой и опускал боковое стекло, чтобы выбросить очередной окурок.

Охранник перестал упрашивать Николая и уставился через обледенелое стекло на мутный свет. Он боялся любых происшествий и уж никак не ожидал, что именно сегодня, когда все началось так благополучно, попадет в пургу, о которой наслышался много неприятного. В кабине было тепло, но, видя мятущийся за окном снег, Панкрат поеживался; ему стало казаться, что в кабине похолодало, что появились сквозняки. Одно обнадеживало его — шофер, спокойный, сосредоточенный парень, с медленным тяжелым взглядом.

Поднялись на перевал. У крутого поворота, под громадиной нависшей скалы, намело сугроб снега. Николай включил первую скорость и осторожно повел пробуксовывающую машину на сугроб. Снег, сдвинутый с места, взвихривался и падал на лобовое стекло. МАЗ резал сугроб колесами, давил передним мостом и все же заметно сползал к откосу.

Панкрат, привстав в кабине, ощущал всем своим телом судорожные толчки машины и, держась за ручку двери, готовился выскочить.

— Коля, стой, — сказал он жалобно и вытер взмокшее лицо. — Откос метров двадцать. Стой, Коля!

Николай выжал сцепление и тяжело вздохнул. МАЗ уже сполз к самой бровке дороги. Шофер закурил, включил заднюю скорость и довернул ближе к скале… Когда преодолели сугроб, охранник закрыл глаза и откинулся на сиденье…

— Коля, ой, Коля, — продохнул он. — Нельзя, Коля. У меня пять детей.

Саев остановил машину, вылез из кабины. Здесь, на перевале, ветер дул не так сильно. Слышно было, как внизу под откосом булькала в речушке вода. Дорога обледенела, снег стал жестким и колючим. Николай надел на колеса цепи и тронул машину.

В ущелье низко неслись облака. Когда облака проседали к самой дороге, вокруг темнело, и тогда Николай стопорил машину, ожидая, когда пройдут облака, думая о том, что нужно было, наверное, все-таки вернуться. Он боялся одного: если встретится им машина, то на узкой дороге вряд ли машины разминутся и придется пятить свою до разъезда. Подъехали к рухнувшей прямо на дороге скале. Николай отвел машину в сторону и остановился, подложив под колеса камни, поругал себя за то, что не послушался Панкрата. Он знал, что надо делать. Машина будет работать на небольших оборотах; в авоське у него обед. Он постоял некоторое время возле машины и сел в кабину. Машина была новая и еще не успела растрястись на горных дорогах, но в кабину сквозь невидимые щели просачивался снег.

Панкрат, втянув голову в плечи, тоскливо глядел в окно.

— Как, Коля? — спросил он. — Дует. Откуда, скажи мне, берется снег?

— Бурана не видал? — усмехнулся Николай. — Пусть попляшет, а мы давай подкрепимся. Закусим, друг, перекусим, — потянул он, как песню, слова и вдруг оборвал на полуслове, вслушиваясь… На его лице появился испуг. Он толкнул дверь, и в этот момент мимо пронеслась машина.

— Толька! — крикнул Николай. — Дарин! Стой!

Панкрат растерялся, хотел что-то сказать и застыл с открытым ртом. В глазах Николая от волнения рябило, когда он вышел из машины и стал карабкаться по камням обвала и искать след. У него заныло в груди. Был Дарин — и нет его. Где он? Николай набрал в грудь воздуха и крикнул, но не услышал своего голоса. В уши, под полушубок, в валенки набился снег. Лицо стало обрастать льдистой коркой. Николай походил по камням и вернулся в машину. Он не знал, что делать: изменился привычный ход событий. С ним такого еще не случалось.