На маленькой планете - [10]

— Очень даже просто, — отвечал дядя, оборачиваясь. — Косточков потом нашли и то мало.

— Ну? — не понимал Костя. — Не может быть?

— Вот и ну, — отвечал дядя, — Чего тут ну, когда все ясно. Вот я тебе покажу то место, а собаку порешили сразу. Знаешь лес Палладия?

— Ну, само собой.

— А котлован где и чуть в стороне, где огурцы сеяли, вот там. Знаешь?

— Ну?

— Вот там.

Проехали длинный темный лес. Костя вздохнул и перестал расспрашивать дядю. Он пристально всматривался в предметы, встречающиеся на дороге. Ему казалось, что за каждым кустом сидит волк. Но кругом было тихо, лунно, светло, точно днем.

Харлампий свернул на другую дорогу.

— Куда ты? — спросил Костя.

— Поехали, я покажу тебе.

— Зачем, ночь ведь? — удивился Костя, но свернул за дядей.

Дорога вилась через околок. Из кустов выскочил заяц, заметался и бросился в поле.

— Спурь[1], — сказал Харлампий.

— Не спурь, а заяц, — поправил его Костя.

— Все перепутал, — засмеялся Харлампий. — Слева соседи — молдаване, справа — тоже, все перепутаешь.

— Вон Кутузовка, — показал Костя.

— Видишь лес, осина и одна на отшибе — береза? — сказал Харлампий. — Вот там. Сейчас проедем.

По обе стороны дороги тянулись кусты, дальше поднимались могучие березы и осины. Свернули влево, показалась деревня.

— Вот угол леса, — проговорил Харлампий, снял шапку и остановил лошадь. — Здесь его…

Лошади забеспокоились. Каурая всхрапнула и дернула головой.

— Волки! — воскликнул Харлампий, и тут же его лошадь встала на дыбы. — Волки! — закричал Харлампий. — Волки!

На дороге были волки. На блестящей дороге они обозначились четко: стояли боком и глядели на едущих, повернув к ним головы. Волки сделали несколько шагов навстречу едущим и остановились. Они будто посовещались, а потом мелко, рысцой затрусили прочь — один впереди, два позади. Лошадь под Костей встала на дыбы, заржала и прыгнула в сторону. У Кости похолодела спина. Он никогда не видел волков, но много о них наслышался.

— Волки! — дико закричал он вслед за Харлампием и что есть силы заколотил ногами.

— Костя! — звал его дядя. — Ко-остя! Стой, Костя!

Ошалело крича, Костя неистово колотил лошадь руками и ногами, хотя она и так старалась во все свои четыре ноги. Лошадь делала огромные прыжки по топкому снегу, пока не вынесла на твердую дорогу, затем мимо котлована, мимо сада, редких пней и берез, бешено стуча копытами по укатанной дороге, летела прямо в село. Костя не оглядывался, ему все чудилось, что вот сейчас-сейчас волки прыгнут сзади прямо ему на спину, и он, Костя, молодой парень, рухнет оземь, ломая себе шею. И рассказ дяди о мужике, которого съели волки, приобрел для него осязаемую явь.

Вот и глубинка, длинное строение под железом, лошадь, храпя, исходя остатком сил, мчит к току, вламывается под навес… Костя больно ударился о перекладину и упал. Костя вскочил и, припадая на левую ногу, кинулся, озираясь, к выходу, ему все еще казалось, что сейчас вот-вот бросится на спину волк.

А за током светила луна, мирно раскинулось село во всю свою длину. Около глубинки ходил сторож Гнип и курил. Костя оглянулся. Далеко высвечивалась луною белая овальная даль с черными точками берез и кустов, окаймленная ровной серой стенкой лесов. У дома Костя успокоился, снял шапку и тулуп. Теперь, кажется, все. Вот двор, а вот и собака.

Костя, окончательно успокоившись, вспомнил дядю, его крик и почувствовал стыд. Он задами прошел к дядиному дому, ожидая увидеть лошадь и дядю.

В доме было темно. Он прислушался. Ему думалось, он услышит фырканье лошади или дядин голос, но кругом было разлито то молчание, когда опасаешься не услышать своего голоса. Вернувшись назад, Костя зашел в сарай, стыдясь входить в дом. У него в голове вертелось одно: стыд, какой позор! Втайне же Костя надеялся, что скоро раздастся дядин голос и все обойдется.

Но чем дальше, тем все больше им овладевало сомнение. В сарае было тепло, рядом жевали коровы, вскрикивали спросонок куры. Костю пробирал озноб. Его тянуло в какое-то безысходное черное раздумье о том, что дядя Харлампий остался один на один с волками, а он, Костя, который никому в силе не уступал в школе, бежал, бросив одного дядю. Он пытался найти этому оправдание.

Но чем глубже копался в своих мыслях, тем все меньше оправдывал себя. Корова повернула к нему лобастую голову и лизнула его прямо в лицо своим длинным теплым языком. Костя вскочил.

«Съели! — мелькнуло у него в голове. — Дядьку съели!»

Он нащупал в кармане зажигалку, вспомнил Марью Кузьминичну, могучую дядину фигуру, и ему стало жалко себя. Он вбежал в дом и закричал:

— Волки! Дядя Харлампий там, где волки! Беда!

Евдокия присела с испугу, точно вместе с племянником вбежали в избу волки, затем кинулась опрометью на улицу, повторяя упавшим голосом:

— Волки! Беда! Беда!

Через десять минут сыновья Никанора Мирзы, Николай и Алексей, на лошадях вскачь неслись в сторону котлована по лунной белой степи. Сзади бежал с ружьем ошалевший от стыда Костя.

* * *

Волки, увидев улепетывающего на лошади Костю, остановились. Лошадь под Харлампием прыгнула в сторону и увязла в снегу. Волки робко направились к Харлампию, забирая ближе к лесу, держась в тени. Харлампий крикнул несколько раз Косте, но тот быстро ускакал. Ему оставалось надеяться на себя. Он вывел взбесившуюся лошадь на дорогу.