На линии - [86]

— Да чего там! Эх-х, угробились, пропадай жизнь! — кто-то пустил пьяную слезу. — Оно хорошо по теплу валяться да пока жратва есть. А зима прихватит?

— Дурак, на то и бьем. Снежок посыплет, и мы тут как тут: вели, ваше благородие, гнать нас с линии, как неостроены еще избы.

— Ан не спустят?

— Опять же дурак! Морозить нас какой резон? — была ли эта мысль у Баранникова или родилась в разговоре, но он оживился, хитро щурился.

Когда же красноуфимцы увидели, как отъехал есаул Аржанухин в Илецкую Защиту, направились они к размежеванной для них улице. Подойдя прежде других. Баранников присел и, подавшись всей силой спины, легко вытащил еще не обжатый землей кол.

— Трава ихняя цепче за мамку держится!

Едва первый кол был сломан, осмелели и остальные. Расшатав и вытянув ближний к себе, Зотей Смирнов смачно плюнул в черную ямку, а бок с ним Климен Андреев, в молодом азарте, уже рушил, обсыпая каблуком сапога, топча свою. Дернув в руку толщиной тал, Ефим Чигвинцев, на общую потеху, помочился в скважинку, потом, вооружась выхваченным колом, посбивал еще несколько рядом торчащих. Через получасье следов разбивки трудно было сыскать.

Почти все сошлось в предположении Баранникова, и лишь на характере военного губернатора он споткнулся. Эссен не только отказал Войсковой канцелярии в представлении об отпуске красноуфимцев на зиму в селения по Оренбургской линии, но и распек ее, что вместо старания к понуждению о домообзаведении она делает тем казакам незаконное послабление. Всю ответственность, если в течение зимы красноуфимцы потерпят какое изнурение, Военный губернатор возложил также на канцелярию Оренбургского казачьего войска. Однако, приняв в уважение, что в числе семейств отставных казаков нет никого служащих, а только жены и дети, сверх того, есть оставшиеся после выбывших в 1820 году в Оренбургскую казачью конную артиллерию двадцати шести человек жены и дети, также имеются вдовы после убитых на сражении и умерших и девки, старики, бедные, увечные и малолетки-сироты, которые все к переезду на Новоилецкую линию никакого состояния и сил не имеют, Эссен представил министру финансов, чтобы дозволено было семействам оставаться на той земле, которую они пользуют, еще три года. А также отставных казаков, вдов и девок к переселению на линию не принуждать, но предоставить оное им на волю, наблюдая, впрочем, чтобы прижитые ими мужского пола дети, которые должны оставаться в казачьем звании, не были оставлены в Красноуфимске навсегда. Также Эссен предоставил отставным казакам переселиться туда на линии Оренбургской или Новоилецкой, в какое место они сами наберут, но непременно в течение будущего года.

Красноуфимцы не успокоились. Вскоре начальник главного штаба препроводил Эссену прошение отставного казака Лунегова, в котором тот писал государю императору, что главною причиною разорительного для них переселения полагают они своего умершего атамана Углецкого, который будто бы имел сделку с господами Голубцовым и заводчиком Кнауфом, с которыми красноуфимские казаки производят с 1790 года в ратных присутственных местах и в сенате дело о земле, и потому Углецкий для выгоды сих господ представил о пользе переселения Красноуфимской станицы.

Поручив пермскому гражданскому губернатору расследовать заявление казака Степана Лунегова, Эссен приказал есаулу Аржанухину, выбрав зачинщиков неповиновения, прислать их в Войсковую канцелярию. Выбранные двадцать казаков показали, что они и находящиеся на Новоилецкой линии, а всего семьдесят шесть человек, будут стоять на своем. В Войсковой канцелярии и Оренбургском ордонанс-гаузе[42] было произведено два военно-судные дела, по которым казаки Красноуфимской станицы приговорены были к наказанию кнутом и с постановлением указанных знаков к ссылке в каторжные работы.

Военный губернатор Эссен положил: как помянутых, так и прикосновенных к делу сему урядников Петра Свешникова, Тимофея Овчинникова и казака Ефима Чигвинцева с прочими, годных из них к военной службе прогнать шпицрутенами через тысячу человек три раза, а прочих неспособных наказать плетьми по пятьдесят одному удару каждому и потом отослать на поселение в Сибирь. Свое решение Эссен передал на рассмотрение высшей власти с представлением обоих дел в Аудиторианский департамент.

Император повелеть соизволил оставить казаков без наказания только в том случае, если они переселятся, с покорностью и без малейшего сопротивления. О чем, вызвав всех семьдесят шесть подсудимых в Войсковую канцелярию, и объявили им, приступив к отбиранию сказок за рукоприкладством: семь казаков изъявили свое полное согласие селиться на отведенных местах. Шестьдесят семь заявили, что, хотя желания своего на поселение на Новоилецкой линии они не имеют, однако повинуются воле государя беспрекословно.

— Боле просить некого… кроме бога… — Климен Андреев вышел вперед. — Но зачем просить его. Он знает все, и коль дозволяет, так его воля… — Климен подошел к столу, обмакнул перо в чернильницу, занес над листком. Как бы примеряясь, начертил в воздухе крест-роспись, задумался. На хвост фамилии упала жирная капля. Кирилл разогнулся, переломил и скомкал перо, отер о полу ладонь.