На линии - [85]

В Петербурге, сунувшись прямиком во дворец и получив по носу, урядник не пал духом, не растерялся. Разыскал братьев казаков, порасспросил, сводил в кабак и кое-какие двери приоткрылись. Но Голиков не первый год жил на земле, не в его нраве было плюхнуть прошение на первый попавшийся стол и спокойно проживать собранные станицей деньги. Как промахнешься да не на тот уложишь? А угадать? Кошель поверенного перестал завязываться. Что кобылы подле красавца вожака, закружили округ требовательные, ждущие руки. Лишь цыганки заглядывают в большее число ладоней, а по этим и слепой угадает желаньице, будь то коллежский регистратор или надворный советник. Задобренные канцелярские служаки обещали скорое рассмотрение, но дни шли. Урядник продал шубу и остаток зимы докончил вприпрыжку. Его длиннющая сабля стучала об ступени и пороги присутственных мест, и, как ни слаб был порой ее звон, его хватило сдуть пыль с прошения и переложить его под перо очередного столоначальника.

И однажды дверца, мимо которой он столько раз проходил, отворилась и для него. Урядник оказался в комнате со столом и единственным стулом, занятым мороженым офицером.

— С какого повода во всеподданнейшем прошении объясняете, будто на… — он заглянул в бумагу, — на Новоилецкой линии нет ни лугов, ни пашенной земли, а река мала и чрез поселение иссякнет?

— Со… со слухов… — урядник уронил глаза в пол. Лбом завладела испарина. Он не ожидал от себя такой робости. Проклятый офицер!

Офицер макнул перо в чернильницу, что-то записал. Потом аккуратно вложил листок в папку вышел в неприметную дверь за столом. В его отсутствие Голиков оправился от волнения и наготовил правдоподобное объяснение. Но его больше не спросили.

— «Открыв, что сие прошение писано не самовидцем, приказываю провесть подателя по всей Новоилецкой линии и, показав удобства к поселению и выгоды, а затем, не отпуская в Красноуфимск, поселить туда, где родственники поселены…» — офицер еще не кончил читать, а по обе стороны от урядника встали неизвестно откуда взявшиеся солдаты, кто-то третий подтолкнул в спину.

— Впредь от подобных нелепостей удерживайся! — строго добавил от себя замерзающий за столом офицер.

Ни в тот, ни на следующий день красноуфимцы не тронулись из Илецкой Защиты. Отговаривались усталостью, надобностью подкупить остро нужное, но никто ничего не покупал. Казаки засаживались в кабак, а затушив злость, расходились по квартирам давить храпака. И только спустя неделю удалось выжить их на форпосты.

45

Срываясь в Илек, вешняя вода нарезала промоин по всему высокому берегу, обживаемому Изобильным форпостом. По сторонам одной из них, с пологими, смытыми откосами тесно присели красноуфимцы. Разговор давно сгас. Они старались не смотреть, как кордонные казаки под присмотром землемера вбивают колья. Вчера красноуфимцы отказались от жеребьевки на усадьбы, отказались принять деньги в помощь и отказались размечать делянки. Сохраняя последнее единство, они отказались заводиться на Изобильном. Принужденные выполнять чужую работу, кордонные спрятали первоначальное сочувствие к силой загнанным на форпост казакам.

Подошел Аржанухин. С левой руки от него привстал недавно взятый адъютантом Илья Мельников. Поднявшись, красноуфимцы встали кучно, но уважительно. Чувствуя себя под колючками глаз, есаул, однако, не успевал ни с одним из казаков встретиться взгляд во взгляд, так быстро прятались они под опущенные брови.

— Красноуфимцы, — Аржанухин чувствовал, что не так просто надломить сидящее в них сопротивление, — кроме вас на Изобильном поселяются казаки Чесноковского отряда. Спросите их, где и как доставать лес, из чего сподручнее здесь ладить дома. А главное, они научат, как жить на краю. За нашей линией русского нет…

— А и на ней не ахти…

— Не у чего при Илеке селиться! Нема интересу.

— Красноуфимцы! — возвысил голос Аржанухин. — В крепостях по нижней Оренбургской линии куплены для вас дома. Выгодной ценой куплены.

— В чужих углах нам не можно. Дома наши, — говорящий сделал особый нажим на слове «наши» и впервые упрямо не отвел глаз, — дома наши разны. Боимся, зашибаться будем, головой матицу озванивать. А нет, так задохнемся.

— Казаки! Назад дороги нет. Не желаете дома, я настоял, и Соляной Промысел отвел вам часть леса при Урале. Сообща с мертвецовскими казаками езжайте за речку Куралу и оттоль выгоняйте бревна артелями прямо на форпост.

На сей уговор красноуфимцы дружно откачали головами. Потерев кончик носа, что в последнее время стал делать есаул в минуту потерянности или раздумья, Аржанухин повернулся уйти. Хоронившийся за его спиной казак-красноуфимец тут же шмыгнул к своим, прижимая к груди четверть мутного самогона.

— Честь пачкаете, казаки… — сказал есаул как сумел презрительнее.

Наверное, в словах его имелась правда, так как по его уходе красноуфимцы поспешили смыть захрустевший в душах песок в глоток выпитым самогоном.

— Как хотите, казаки, а зря пыхтим. С родного сорвались — с чужим следом не совпасть. Там надо было, в Красноуфимской, упереться, — высказал мнение Чигвинцев.

— Поглядим еще, — Баранников изо всех сил потянул пук ковыля, но, скользнув в кулаке, тот устоял. — У, зараза!