На линии - [83]

— Тут у вас плюнь — высохнет, не долетит!

— А ты, Фома Фомич, вон ейную чуду горбатую упрось. Она харкнет — что ведром окатит! — пошутил казак на красивом долгоногом скакуне, выставя палец в лежащих на пустырьке верблюдов.

— Насчет жары будьте спокойны. Это лето знойно, а зимой колотун! — пообещал Епанешников.

— Все одно, старик, свой морозец ближе к коже, — мягко ответил Чигвинцев.

Несмотря ни на что, красноуфимцы продолжали считать прибытие на Илек походом и располагали, отслужив кордонную службу, вернуться домой. «Обойдется», — мыслил каждый из них.

Минуя солдатские казармы, обогнув строящуюся церковь, прибывшие увидели поджидающее их начальство. «Обойдется», — продолжали думать они. Здесь же, подле горкой складенного кирпича, расположилось с десяток бухарцев.

— Тьфу, рожи! — выругался казак, что, слезая с коня, заскочил ногой на расстеленный ковер, чем вызвал брань, ни одного слова которой было не понять, а значит, и не было возможности ответить.

Многие казаки скашивали глаза с начальства на верблюдов, которых впервые увидели здесь.

— Время подоспеет, ордынцев тут — что ромашек на лугу. К осени, когда скотина нагуляет, рассядутся, занавозят — дыхнуть за версту бежи. Будто сквозняком их надувает. Эти годы они крохи нам сметают, запаршивело у них чего-то, а прежде, особенно стариков послушать, тьмущую ораву пригоняли, хоть всю кавалерию на киргизских лошадок сажай. А в самую нужду, когда, стало быть, за французом скакать нужда пришла — у них шиш! Теперьча оклемались: стоящее на Меновой, под Оренбург, гонят, а тут-то победнее спускают, кому недосуг и послать некого.

— Сам-то, поди, не с армейского котла харчишься? Поди, женка картошку с бараниной тушит? — огрызнулись на него красноуфимцы.

— Ваша правда… — Епанешникову стало грустно. Он никак не ожидал, что разговор выведет его на больную стезю. — Ну, казаки, довел я вас, а теперь прощайте.

Но уйти Епанешников не ушел. Встал в отдальке, осмотрелся.

Полагая, что их не ждут, красноуфимцы ошибались. На запечатанном солдатскими сапогами плацу и в двух перехлестах улочек занимались шагистикой гарнизонные солдаты. Случайно их ружья были заряжены, а капралы больше поглядывали на кучку офицеров возле комендантского дома и приближающихся казаков, чем марширующих. Солдаты понимали, что сегодня вывели их не носок тянуть.

— С прибытием, господа казаки! — вставая на ступеньку повыше, приветствовал останавливающихся красноуфимцев остроносый есаул. — Тяжело прощаться с родным домом, тяжелее оставить мать с отцом на зарастающем бурьяном погосте… Тяжелый камень принимаете на душу, но… Но такова уж наша казачья доля! И я знаю… Но не так страшен черт, как его малюют. Я командую Новоилецкой линией, такой же природный казак, как и вы, и хитрить перед вами не стану. Попервой позадыхаетесь, похватаете ртом воздух, вспоминая свою лесную жизнь, но чинить разор мне не с руки, и я полагаю, извернетесь дышать стенным простором.

— Раз казак, так должен знать, что и мы не на печи вылеживались. С французом скольким нашим воронье глаза склевало? Вдов какой силой сюда потянешь? — грубо возразили от красноуфимцев.

— Увечные еще. Все их состояние в протянутых ладонях!

— Сироты малолетние, — добавляли из толпы.

— Тихо, тихо, господа казаки! Ваш поверенный, урядник Голиков, обо всем писал. Думаю, прошение найдет должное разрешение. А я вижу, вы подзабыли наш, казацкий, обычай взаимопомощи? Впустую вздыхать разве дело?

— Эк, какой ловкий!

— Шутошное дело, через край тащить!

— Открою еще, — начал Аржанухин, не обращая внимания на возбуждающихся казаков. — По постановлению Комитета министров все земли Красноуфимской станицы переданы в казну, в ведение Пермской казенной палаты. А каждой семье будет выдана на обзаведение хозяйством достаточная сумма, сразу после жеребьевки.

— А мы не желаем расцепляться! Одной станицей жили — и нынче теряться без надобности, — противились красноуфимцы.

— Сеют по зернышку, а колосится поле! Едина Новоилецкая! — Гордый вид есаула как бы олицетворял всю линию. — Форпосты расположены рядком, хозяйствовать сподручно и в гости ходить не за семь верст киселя хлебать — под бок. Итак, подходи, ставь роспись!

Красноуфимцы задвигались. Кони, удерживаемые в поводьях, заволновались, встали на дыбы. Казаки стягивались к видимому только им центру, от которого, напитавшись, начинали бурлить с удвоенной силой.

— Коней, коней-то надобно было поотбить! Как сейчас в седла?! — прошипел в ухо коменданта Илецкой Защиты майора Юрлова стоящий здесь же, на крыльце, подполковник Струков, управляющий Соляным Промыслом и главный зачинщик заселения Илека.

Комендант махнул снятой с руки перчаткой. Солдаты замерли на полшаге, начали перестроения.

— Подходите смелее. Еще надо на ночлег разместиться, — торопил красноуфимцев Аржанухин.

Хотя процедура жеребьевки требовала времени, начальство спешило. Оно понимало, как важно разбить казаков и, спровадя по местам, внушать разум по отдельности.

Под ухмылками солдат казаки пододвинулись к столу. Писарь записывал фамилии, казак ставил свой крест, бумажку закатывали и кидали в шапку. Несколько бумажек опустили без всяких крючков — заскорузлые пальцы никак не ухватывали тонюсенькое перышко.