На Лиговке, у Обводного - [10]

В этот поздний вечер Федор Иваныч проводил Катерину до дома. Они даже постояли у калитки, посмеялись, обсуждая встречу с начальством. Идя к себе, Федор Иваныч думал и о Катерине, и о Волкове.

Катерина была для него немножко маленьким начальством, от которого кое-что зависело, но не очень, немножко смазливой бабенкой, за которой неплохо бы и приволокнуться. Сегодня он увидел кое-что и другое. Характер.

Федор Иваныч шел и улыбался. Молодец баба! Перетрусила, конечно… Но не сдалась! Побелела, глазищи горят. Волков и не пикнул. Осадила намертво. «Устал», — говорит. Что ж, может, и верно устал. Федор Иваныч вспомнил, как тот хмуро смотрел в свою пушистую шапку, и пожалел его. Служба-то у него не из легких. Федор Иваныч знает, как делается план по добыче «металла». Нет того собрания, чтоб не кричали о плане. То бульдозеров не хватает, то экскаватор срочно нужен, а его нет, то автобаза подведет — половина машин в ремонте. Было бы все в норме — и начальству было бы легче. Все живет этот неписаный лозунг «Давай! Давай!». Тут уж не до улыбок и любезностей. «А Катерина-то! — снова переключился Федор Иваныч. — Надо же!.. Приятная женщина. Тяжко ей небось, одинокой».

Утром Федор Иваныч укатил в рейс. Вернулся через несколько дней усталый, грязный, голодный. В диспетчерской шумели шоферы. Вечером хоккей. И не просто хоккей, а с чехами. Клубный телевизор вышел из строя. Какое-то сопротивление сгорело, и взять негде. Болельщики проклинали свою судьбу.

Федор Иваныч, сдавая путевку, в шутку, не надеясь ни на что, спросил Катерину:

— Хоккей-то будешь смотреть?

— А как же.

— Пригласила бы.

— Только тебя и ждали, — с привычной неприступностью ответила. — Без тебя и хоккей не хоккей. Того и гляди наши проиграют. — И вдруг, улучив момент, чтоб никто не слыхал, сказала: — Приходи, чаем напою. — И как-то по-серьезному добавила: — Приходи. Осточертело одной.

Федор Иваныч вытаращил глаза. Такого оборота он не ждал.

— Чего уставился? Испугался?

— Да я… С удовольствием! В баню сбегаю и… как раз к хоккею. — И Федор Иваныч веселой прытью выскочил из диспетчерской.

* * *

Вскоре стали замечать: вернется Федор Иваныч из рейса, машина в гараже, а самого не видно. Койка в общежитии до полуночи пустует. А то и до утра.

Как-то вечером Федор Иваныч брился перед зеркальцем. Вадька, рыжебородый малый, болтун и насмешник, демонстративно улыбнулся и сказал:

— Ну, ты, Федор Иваныч, и даешь! Надо же…

Что-то в голосе Вадьки прозвучало такое, что рука с бритвой у Федора Иваныча на секунду остановилась. Вадька, думая польстить Федору Иванычу, брякнул:

— Под такую бабу ключи подобрал. Силен мужик!

Федор Иваныч снял с плеча полотенце, сложил вдвое и хлестнул Вадьку по физиономии. Оглядел притихших шоферов и спросил:

— Может, еще кто поболтать хочет?

Вадька растерянно молчал.

— Что ж тут такого? — наконец-то выдавил он из себя. — Я же не по злобе.

— Ясно, что по глупости, — поддержал Федора Иваныча сосед по койке. — А за такую глупость в самый раз по морде получить.

Бабы не оставили без внимания Катерину. Как-то в магазине в ожидании хлеба — пекарня запоздала — собрались поселковые хозяйки. Заскочила и Катерина. И сразу примолк говорок.

— Хлеб-то скоро будет? — спросила Катерина.

— Скоро, — ответила продавщица.

Опять помолчали.

Заговорила Лизавета, жена старшего механика. Катерина сразу-то и не поняла, о ком и о чем речь. Мало ли Лизавета болтает. Она всегда все раньше всех знает. У нее всегда самые последние известия.

— Что же ты, помоложе не нашла? — повернулась она к Катерине. — Да ведь и то сказать — старый конь борозды не испортит. Вот только женатик…

Катерину как кипятком хватило. Дух сперло. Вот оно! Начинается. Не обошлось.

— Что ты сказала? — взглянула она на Лизавету. — Помоложе? И чтоб не женатик? А тебе какое собачье дело? — Катерина шагнула к Лизавете и по пути взяла с весов килограммовую гирьку. — Еще раз где-нибудь вякнешь, — она замахнулась гирькой, — тюкну между глаз — и поминай как звали. Второго раза не попросишь.

— Что ты… что ты… Катенька! — Лизавета, закрыв голову руками, присела от страха. — Пошутила я, пошутила. Да бог с тобой!

Катерина боялась сплетен. То, что Федор Иваныч иногда оставался у нее ночевать, ее дело. Почему выбрала Федора Иваныча? Она и сама не понимала. Кто знает, кто может сказать, почему люди выбирают друг друга? Как будет дальше? Об этом она не задумывалась. Будет так, как будет. Боялась одного — а что, если поселковые пересуды дойдут до Оленьки? Вот этого она боялась. Гирькой болтливые рты не заткнешь. Попугать попугаешь, а не заткнешь. А как объяснить девочке, кто для мамы этот чужой дядя? Новый папа? Нет!.. Никакой новый дядя не заменит Оленьке настоящего. Это Катерина знала твердо. И врать дочери не собиралась. Но и правду сказать не время. Не по возрасту. Да и надо ли ей знать эту правду? Не навек Катеринина случайная любовь. Так… кусочек вдовьего счастья. Кончится у Федора договор — кончится и их любовь. Уедет он на «материк», к семье, — и конец. Второй раз Катерина не сорвется.

* * *

Жизнь на материке после стольких таежных лет казалась Федору Иванычу раем. Новая квартира, тепло, сухо, продовольствие свежее, фрукты, овощи, не какие-то консервы. Улицы полны нарядных людей, все одеты по моде. Кино хоть каждый день.