На Крыльях Надежды: Проза - [20]

А плата за удовольствия все эти пагубные там тоже, помнится, необычная была: стояли там у входа в коридоры эти машины такие железные – и чтобы, значится, деньгу из машины этой вытрясти, оно надобно было палец там в отверстие специальное засовывать и ждать, пока иголка какая-то палец этот тебе проколет, а присоски затем часть кровинушки твоей у тебя откачают – а взамен, после операции то этой кратковременной, бумажки эти самые зеленые с глазами то и рожами уродливыми тебе в лоток высыпались. Высыпалось то не особливо много там, поэтому, ежели кто целый день в ЛОМе то этом праздно пребывал, то много раз ему к машинкам то этим бегать и кровь свою отдавать им приходилось, так что под конец денька то ужо он и бледный весь становился, и шатался порой, а все бегал и удовольствия то всяческие в ЛОМе этом покупал себе как наркоман какой или пьяница, а может кто и похуже. Вот точно вампиры машины то эти действовали, кровинушку нашу русскую от безвольности нашей выпивая ежедневненько!

И все в деревне нашей доброй переменилось, как снежный ком навалилось и вниз по пригорочку то и катиться начало! И часто бывало, помнится, что придет кто из наших мужиков то по утру раннему солнечному в дом то к другому и предложит зычно так и весело: «Иван, пойдем уже, наконец, жить!» А ему в ответ тут и отвечают сонно и вяло будто неживые: «Ты что, Емеля, не видишь – ВЛОМ мне сегодня!» – и шли опосля в этот самый ЛОМ и там день деньской и проводили, и стало словечко это, ВЛОМ, нарицательным.

И всем практически все ВЛОМ стало, и многие окончательно там, во ВЛОМе этом пагубном и скурвились, и оскотинились до невозможности. И тошно так жить стало, что хоть вой от горя этого и от состояния своего безразличного! И выть многие, собственно, и начали – да только не на луну, а на ближнего своего аки волки какие злобные. И ругаться стали словами иностранными, заморскими, и ненавидеть, и гнать друг друга, потому как всем им теперь ВЛОМ было – даже добрыми оставаться, видимо.

И многие месяцы трагедия сия тянулась, и как зачарованные стали люди. А опосля еще и выяснилось, что машинки то те, кровь собирающие, не простые были – кровушку то они откачивали, а взамен вещества ядовитого назад то и впрыскивали, так что и умерло несколько ребят наших и баб от яда то этого заморского, ЛОМового состояния своего не выдержав. И хоронили их, помнится, быстрехонько, землицы набросав и всплакнув для вида лишь, и народу на поминках то было мало – потому как ВЛОМ практически всем было оно. И вот, верите или нет вы нам, братцы, но и солнышко наше красное стало как-то с тех пор заходить за горизонт рановатенько, так что время ночное темное то и удлинолось. И петухи петь перестали, и куры нестись, и даже кошкам ВЛОМ мышей ловить стало то.

И не помним мы точнехонько, сколько морок сей длился то, – да только помним ясненько, чем оно все то и окончилось. Бабка наша местная, врачевательница, Прасковьей прозываемая, одна практически и осталась, кто в этот злополучный ЛОМ ни разу и не попадал то. И после того, как муж то ее, значится, вин каких-то наглотавшись и дымов каких-то в ЛОМе этом накурившись, в очередной раз домой вернулся, не выдержала душа ее тонкая, и крикнула она в сердцах тогда, помнится: «А шоб весь этот ЛОМ ваш под землю и провалился!» И буквально в момент тот же –  ежели муж то ее, Михалыч, нам об этом потом шепотом после протрезвления все пересказывавший, не брешет – затряслась земля то вся в деревне нашей и ходуном ходить как волнами начала, будто и не земля это была вовсе, а море какое. Ходила она так, и сотрясалось все время какое-то – а потом как возьми, да и разверзнись дыра громадная под ЛОМом то этим, и как провались оно все туда со всеми там в тот момент внутри находящимися то в глубину бесконечную, так что как минимум треть деревни нашей то там и сгинула в одночасье, в беспросветной глубине этой.

Как кратер громадный дырища та получилась! Ух, и пужались мы на нее смотреть поначалу! И кричали туда в надежде, что отзовется кто-нибудь, да только молчание гробовое всегда нам ответом оставалось. А через несколько дней то задрожала землица вновь и сошлась на месте дырищи той, как ежели ничего там, на месте трактира того злополучного, отродясь то и не было. А Прасковья то упомянутая после событий тех немой сделалась – и ходила, и слова вымолвить более не могла, только руками невнятно размахивала время от времени.

Но, хотите – верьте, а хотите – и нет, да только вновь налаживаться после событий тех страшных жизнь у нас начала. И очнулись будто вновь люди, и встрепенулись, и ВЛОМа конец настал окончательный. И снова все мирно друг с другом зажили, и время уделяли и детишкам, и мужьям, и женам своим. И стали дни длиннее, а ночи короче, и петухи вновь запели, и куры занеслись, и крысы поразбежались кто куда. Запомнили люди урок тот страшный, и ЛОМы из душ своих выкинули, и стали жить праведно.

* * *

Вот так оно, собственно, все и было, как оно здесь нами, Кириллом да Мефодием, написано! И ничутоку и не переврали мы события дней тех прошедших – ежели только малость самую в деталях разошлись. Ну, да с кем оно не бывает, верно ведь? А верите вы нам или нет – не нашего ума дело то, потому как нашего ума дела мы сейчас как раз уже и исполнили – а вам все это читать, думать и от ВЛОМов всяческих раз и навсегда избавляться!