На днях или раньше - [3]

Нина видела, что нравится Анатолию, но очень боялась, что он много выпьет, и сказала это Наташе, когда помогла унести на кухню посуду.

— Не умеешь ты, Нинка, ценить мгновения.

— Боюсь.

— Тогда быстрее.

Они вернулись в комнату. Ребята, видно было, решили перейти к делу. Приятель Анатолия встретился им в дверях.

— А я тебе, Наташа, иду помочь.

Через минуту Наташа заглянула, уже в пальто, и сказала, что они пойдут питаться кислородом.

— Сигарет купите, — попросил Анатолий.

Они ушли. Он подсел. Его решимость обрадовала Нину, она подумала, что он опытный, и поддалась, когда он поцеловал ее. Так как она пила только смородиновый морс и не курила, то услышала запах вина и дыма, не стерпела.

Он погасил свет и вернулся к ней. Не думая ни о чем, только твердя про себя фразу, которой ее учила Наташа: «Это Сергей, это Сергей, это Сергей…», она и в самом деле пыталась представить Сергея.

Ее торопливость все испортила. Анатолия хватило только на то, чтобы больно сжимать ее и прижаться губами с такой силой, что она почувствовала во рту кровь. Все сжалось в ней, ей стало противно до омерзения. Она оттолкнула его, ушла в ванную, залезла под ледяной душ и почти до крови царапала себя мочалкой.

Одна, ликующая мысль бесила ее — она не изменила Сергею, любит Сергея. Никакой злости к Анатолию она не чувствовала, даже жалела его. Оделась, причесалась и вернулась в комнату. В пепельнице дымилась почти целая сигарета, Анатолия не было.

Нина позвонила Сергею, умолила его подмениться ил это дежурство. Сергей примчался домой. Он носил ее на руках так долго, что она боялась — надорвется. Когда он целовал ее, ей было очень больно, но она мстительно говорила себе: так тебе и надо.

Наутро, на работе, она рассказала Наташе, жаждавшей подробностей, что ничего не получилось, но что она надеется, что неспособность Сергея была временной, что она заново влюбилась в мужа. Наташа ехидно поздравила.

Вечером Нина оставила мужа голодным, они смотрели телевизор, он лежал головой на ее коленях и злился, что концерт никак не кончится. Он издевался над каждым новым платьем каждой новой певицы, смотря по тому, сползало ли оно с плеч или поднималось к ним.

— Нравственность, — говорил он, — то падает, то поднимается.

Она поглядела на часы — сутки назад Анатолий стиснул ее. Рука ее замерла в волосах Сергея. Но снова была хорошая ночь. Сергей шутливо прикладывал ухо к ее животу, будто слушая сердечко ребенка.

Меньше десяти дней прошло до нового разочарования. Нине пришлось сказать, что она пила лекарство.

Он чуть не ударил ее.

— Как ты могла? — сказал он, стискивая ее плечи, раньше он никогда так не делал. — Как ты могла? Ты хочешь жить только для себя, живи! А я-то думал!

Разжал пальцы и ушел. Она почему-то поняла, что он вернется пьяным. Переодеваясь, она увидела на плечах светло-голубые пятна синяков.

На работе почти автоматически принимала и слушала больных. В большинстве своем это были вдовые старушки, болезни их были простыми, но уставшие сердца плохо сопротивлялись даже им. Старушки и сами понимали, что полного исцеления не будет, но просили хотя бы отодвинуть болезнь. Или, чаще, говорили: поддержать. Поддержать почки, поддержать желудок. Нина уже привыкла к тому, что главным для больных было не лекарство, а участие врача. И если бы было время, то можно б было посидеть и поговорить с каждым побольше. Часто Нина вспоминала свою мать.

Сегодня пришла в кабинет Наташа. Нина, прорвавши прием досыта наревелась пред ней.

— Может, вам не мучиться, а взять ребенка из Дома малютки? Сергею, при его связях, это просто.

— Я не буду любить чужого.

— Еще как полюбишь.

— Я могу родить сама. Ты можешь еще раз позвать Анатолия?

— У меня не каждую пятницу день рождения.

4

Больше половины дня съедали вызовы к больным на дом. Один вызов был к мужчине тридцати пяти лет. Он сам не знал, что у него болело. Испуганная жена подставила стул к дивану. Мужчина, бледный от боли, все же шутил, когда Нина прощупывала печень на уже обозначившемся животе.

— И вам не страшно ходить одной по чужим домам?

Жена, нервно взглядывая на Нину, собирала раскиданные игрушки.

— Чего же бояться, — отвечала Нина, следя за его лицом и ловя гримасы боли, — бояться нечего, насильники перевелись.

— Точно, — отвечал он, вытирая полотенцем мокрый лоб. — Сейчас у всех ума хватает на что угодно, только не на любовь.

Нина выписала направление на анализы, назначила жене прийти за листком нетрудоспособности.

На улице, когда Нина полезла в сумку за адресом следующего вызова, то увидела коробку конфет. Хотела вернуться, но торопилась.

Когда назавтра жена Захаревского пришла, Нина успокоила ее, употребив входящую в моду поговорку врачей: не беспокойтесь, несмотря на все наши старания, больной выживет. Женщина несмело улыбнулась.

— Не пускайте его в командировки, мы его совсем не видим, — Вдруг заплакала и мстительно сказала, что болезнь ему в наказание за измены ей. — Будешь с ним сама больной.

Вечером Нина рассказала Сергею об этой женщине. Он седел, листая патентный медицинский журнал. Оторвался, пожал плечами.

— Мне кажется, что слово «измена» себя изжило. А что, если он ее разлюбил?