На большой реке - [26]

Леночка Шагина только провожала их до пристани, а потом должна была возвратиться. Нина и Орлов, и не спрашивая, знали почему: Ваня Упоров был в смене, значит ехать не мог, а если бы Леночка поехала с ними одна, это, пожалуй, среди юношей и девушек котлована было бы воспринято как «чепе» — чрезвычайное происшествие. Товарищи Леночки Шагиной и Вани Упорова давно уже знали, что эта чета неразлучна.

На Орлова заглядеться можно было сегодня. Поверх светло-серого костюма с белоснежным шелковым кашне на нем было стального цвета просторное пальто, сшитое безукоризненно. Светло-коричневые ботинки на толстенных белых каучуковых подошвах делали его еще выше ростом.

Однако юноша был что-то хмуроват сегодня.

Заметив это, Лебедев почувствовал, что здесь не без его вины. Не требовалось особой проницательности, чтобы увидеть, что между Василием Орловым и Ниной Тайминской не просто товарищеские отношения. И Лебедев осудил себя: «Навязался я к ним и вот мешаю!»

Был шестой час утра. Бледная латунная луна стояла над горами, застигнутая солнцем врасплох, а оно уже выкатывалось из-за утеса Богатыревой горы и удивительно быстро подымалось над Волгой — огромное, радостное, во все стороны брызжущее избытком своего светоносного тела.

До пристани предстояло пройти свыше трех километров, однако весь этот путь — сперва вдоль разлогой лощины, а далее на огиб огромной береговой сопки — был в этот ранний, бодрый час и отраден и светел. Шли неторопливо, гуляючи.

Нина шла рядом с Дмитрием Павловичем, слева, а по другую сторону от него — Дементий Зверев, корреспондент, сутуловатый и сухопарый юноша лет двадцати трех, курносый, с большими, внимательными глазами и с постоянно рассыпающимся чубом темных волос.

Он и Нина вели разговор с историком.

Тайминская сказала ему:

— Знаете, Дмитрий Павлович, вы так чудесно рассказываете об этих раскопках, и о новгородских, и о крымских, и о здешних, что даже мне, завзятому энергетику, и то захотелось заочником в археологический институт!

— Вот как? Ну что ж, очень и очень приятно!..

— Да и я бы не прочь, Дмитрий Павлович! — воскликнул Зверев. — Уж не открыть ли нам здесь и второй филиал — заочное отделение археологического института? — пошутил он.

Тут прозвучал грубоватый голос молодого экскаваторщика.

— Ну, от Василия Орлова заявления не ждите! — вызывающе сказал он.

Наступило неловкое молчание.

— Что так? — сдержанно спросил историк.

Орлов не замедлил с ответом. С пытливым беспокойством глянула на него Тайминская: знала, ох, как знала она этот орловский дерзкий, неподвижный, в пространство устремляемый взгляд! Василий готовил дерзость.

— А то, — сказал он, не глядя на академика, — что у вас, у археологов, у древних историков, счет — туда! — Он энергично ткнул перстом вниз, на землю. — «Двадцатый век до нашей эры... Тридцатый век до нашей эры!» — подчеркивая «до» и как бы передразнивая, заявил он. — И мне это ни к чему! У нас, у экскаваторщиков, счет — туда, — Орлов взмахнул рукою, показывая на вершину каменной сопки, — вверх!.. Мы на двадцать первый век, только не до, а после нашей эры, глядим!.. Вы на меня обидитесь, конечно, — закончил он. — Но я так считаю по своей малограмотности: уж слишком много народных средств расходуют на этих разных... скифских царей да на обрывки гнилые ихней... амуниции!

Лебедев нахмурился. Лицо у него потемнело. Его спутники шли затаив дыхание.

Вдруг академик улыбнулся, искоса метнул взгляд на Орлова и шутливо-сердито проворчал:

— Желаю вам, Василий... простите, не знаю, как вас по батюшке...

— Не суть важно, — проговорил, не глядя на него, Орлов.

— Ефремович он у нас, — добродушно ответил за него Зверев.

— Так вот: желаю вам, Василий Ефремович, такую прожить жизнь, чтобы и вашей амуницией через тысячу лет... заинтересовались, — сказал историк.

Нина и Зверев засмеялись. И даже сам Орлов не удержался: невольная улыбка прорвалась сквозь хмурость и осветила его лицо. Острый ответ, добрый отпор этот парень и в том случае способен был оценить, если даже сам на него нарывался. Однако признать себя побежденным Василий отнюдь не собирался, он только чуточку смягчил разговор.

— Вы, Дмитрий Павлович, не сердитесь, — сказал он. — Я ведь так, от простоты души... Но все-таки я вот что подумал, когда вы о раскопках этих в Крыму рассказывали... Ну, этого города древнего... как его?

Орлов досадливо прищелкнул пальцами, припоминая.

Академик подсказал ему:

— Раскопки Неаполя-Скифского, близ Симферополя?

— Вот-вот! Так я вот что подумал: тут наш, советский, живой Крым из развалин надо было восстанавливать, а не в развалинах скифских копаться!..

С этим можно было и повременить! Объект, говоря по-нашему, не первой очереди. Политической-то ценности тут кот наплакал, ежели это четвертый век до нашей эры!..

Прежде чем успел ответить историк, вмешался Зверев.

— Загибаешь, загибаешь, Васенька, уши вянут! — протяжным баском проговорил он и даже головой покачал. Это был среди молодежи Лощиногорска едва ли не единственный человек, от которого дерзковатый да и скорый на расправу Вася Орлов сносил подчас и самые резкие неодобрительные замечания.