На большой реке - [24]

Рубашка пузырем вздулась за его спиной. Позади себя он услыхал звонкий многоголосый рев и гомон оравы малышей, кинувшихся вдогонку. Но вскоре они остались далеко позади, и теперь только слышались частый и все учащавшийся стукоток и треск мотоцикла да свист ветра в ушах.

Шарахались отары овец. Гремел ветер. Стремительно вырастали перед глазами откуда-то, из степи встречные люди и так же стремительно исчезали.

И тогда же Ваня решил, что как только он вполне освоит и обкатает мотоцикл, так непременно свозит Федосью Анисимовну не только в Староскольск, а даже и в областной город, за сто с лишним километров. «А вечером — уже и дома! Не поверит мама!..» — подумал он, улыбаясь и мчась.

А в душе у него все ликовало и пело. Степь текла и текла под его крылья.

А стальной конь его был чуток и послушен своему хозяину.

У ветряка его уже дожидались ребятишки.

И Ваня Упоров объявил детворе:

— Ну, вот что, ребятишки! Еще пообкатаю разок свою машину да освою с коляской, и тогда вас начну катать. Каждое воскресенье. Но только тех буду катать, кто хорошо учится. Не озорует. И еще кто куревом не станет баловаться. Слышите?

Обещание свое ребятам он выполнил в первое же воскресенье. Что же касается Федосьи Анисимовны, то она наотрез отказалась, попросила отсрочки.

— Уж ладно, Ванюша, в город ты меня прокатишь к будущей весне, — сказала она. — Знакомее будешь с машиной, а то, право, боязно. Всю жизнь я боялась этих мотоклов пуще всего на свете. Думаешь: несется, а сам уж и не видит, наверно, куда несется. И остановить нет сил.

Ваня только смеялся над этими страхами матери.

— С предрассудками пора кончать! — заметил он несколько сурово. Однако на это лето он все же освободил мать от дальней поездки на мотоцикле. Но уж, конечно, уговорил ее прокатиться не шибко — на второй скорости — до Верхнего Гореева, где как раз у нее случилось срочное дело.

Когда они возвращались оттуда, Ваня не постеснялся похвастаться.

— Что, мать, а? — говорил он. — Здорово? Оглянуться не успела, а вот уже и дома.

В доме Упоровых словно бы появилось капризное, нежное, требовательное существо, в котором, однако, хозяева души не чаяли.

Уж скоро и в сознании самой Федосьи Анисимовны мотоцикл сына занял обширное и прочное место. Сама не заметила, как узнала и генератор, и магнето, и прерыватель, и кардан, и коробку передач, и разные там рычаги и тяги, и тросы управления. Сначала сердясь, а потом уж и в помощь сыну стала подавать ему одно, другое из бесчисленных частей мотоцикла или из дорожного инструмента.

— Керн, поди, ищешь? — спросит она иной раз. — Да вот он.

Но не только в этом доме и в душе матери, а и в других домах и во множестве маленьких сердец стройный, похожий на поджарую гончую мотоцикл Вани Упорова захватил особое место.

В воскресенье во дворе Упоровых уже с самого утра толклись ребятишки. Иной раз Ваня еще спит, а они уже заглядывают в окна. Тщетно Федосья Анисимовна шикает на них.

Многие из них столь хорошо стали знать содержание его инструментального ящика, да, пожалуй, и сам двигатель, что иной раз, наблюдая за работой Вани и увидав, как в нетерпении он молча прищелкивает пальцами протянутой руки, какой-нибудь малыш уже мчался к ящику, опережая другого, и вкладывал в протянутую руку Упорова отвертку, ключ гаечный, масленку или что-либо еще.

И почти всегда то, что нужно.

И ему, в силу уж такого его склада, невольно пришло в голову, что хорошо бы кое-кого из комсомольцев тоже приохотить к мотоциклу. У него возникла мысль: сделать свой мотоцикл как бы средоточием и предметом изучения для молодежного технического кружка.

А болельщиков и среди подростков оказалось немало.

Вскоре стало слышно, что и в соседнем селе двое парней купили мотоциклы.

В это время и случился пожар.

Стоял ноябрь, студеный, с ветрами, бесснежный. Однажды ночью, часов около одиннадцати, когда Ваня уже спал, за ним пришли из мастерской МТС по срочному делу. МТС была неподалеку. Впросонках Ваня поспешно выхватил из рук матери ватник и выбежал.

В мастерской он быстро исполнил дело и уже попрощался с ребятами, как вдруг распахнулась дверь цеха, кто-то вбежал и выкрикнул страшно: «Иван!.. Упоров! Ваш двор горит!..» И выбежал вон.

Упоров помчался из переулка прямо к пожару.

— Мама где? — хрипло выкрикнул он, с трудом переводя дыхание.

— Ой, да там она, там, живая!.. — ответил кто-то.

Страшный треск пылающей соломы. Рев и шум пламени, охватившего уже весь дом. Вопли. Плач. Несколько парней стояли на крыше соседних домов и, принимая снизу ведра с водою, выхлестывали их ведро за ведром на бревенчатые стены и на соломенные крыши еще не успевших загореться строений.

По живой цепи подающих далеко к соседним колодцам расходился истошный крик:

— Воды-ы!.. Давайте еще воды!..

Иван Упоров едва узнал мать: в распахнутой шубе, простоволосая, со скатившейся на плечи шалью, она сидела на сундуке и стонала. Две женщины-соседки стояли возле нее, удерживали и говорили ей слова утешения.

Когда она увидела сына, то так и хлестнулась к нему на грудь и запричитала.

Уже для всех было ясно, что упоровский дом и надворные постройки не спасти. Надо было только думать о том, чтобы пожар не распространился на соседние дворы: дул ветер.