На большой реке - [27]
Спецкор областной газеты был уже своим человеком среди строителей ГЭС. Его любили. Дементий Зверев сам года четыре тому назад работал слесарем на одном заводе в областном городе и в большую газету, в журналистику пришел через заводскую многотиражку. Его сообщения со строительных площадок Гидростроя всегда были точны, деловиты и хорошо написаны. Он не прочь был, если нужно, «взъерошить» начальство. Время от времени на страницах областной газеты, а иногда и гэсовской многотиражки появлялись суровые его заметки, изредка фельетоны по поводу упущений, головотяпства, а то и злоупотреблений того или иного из руководящих работников, и опровержений что-то не бывало. Он проявлял при этом столь глубокое знание вопроса, что и партийная организация в целом и отдельные ее звенья чутко прислушивались к выступлениям Зверева.
Зачастую с очередной заметки Дементия начиналась новая полоса рационализаторских исканий, осуществлялись новые мероприятия.
Целый ряд выступлений был подписан им совместно с рабочими-механизаторами, с десятниками, с прорабами.
Дементий Зверев раза два-три выступил и с рассказами в областной газете, в областном альманахе.
Он руководил при «Гидростроителе» кружком начинающих местных прозаиков, и это еще больше сблизило его с молодежью обоих берегов.
Орлов не обиделся. Он только с задором потребовал, чтобы Дементий опроверг его.
Однако возразил ему опять Дмитрий Павлович, и притом без всяких следов уязвленности, а только с горячностью человека, задетого в самом заветном.
— Нет, нет, я уж сам хотел бы возразить молодому человеку! — остановил он Зверева. — Вы и в этом ошибаетесь, Василий Ефремович, и ошибаетесь существенно! — обратился он к Орлову. — Археология, да и древняя и средневековая история вместе с нею и неразрывно, они, знаете ли, такою политикой оборачиваются, что... Да вот о том же: известно ли вам, например, что и наша советская археология в Крыму дала отпор немецко-фашистскому нашествию? Нет? Так послушайте.
И Лебедев коротко рассказал им, как раскопки советских археологов начисто ниспровергли так называемую готскую теорию фашистских археологов.
— А ведь во время оккупации Крыма фашистская пропаганда изо дня в день орала по радио и в печати о германских племенах на Северном Черноморье и в Крыму. И все это оказалось кучею лжи: пропагандой «геополитиков» господина Геббельса, не больше!.. А кто же, кто же на самом-то деле был издревле, еще за столетия до нашей эры коренным обладателем, аборигеном и Крыма и Черноморья?! — горячо выкрикнул академик, взмахивая своей суковатой толстой тростью, и внезапно остановился.
Остановились и спутники и молча смотрели на него.
— Мы! — с глубокой убежденностью ответил он сам на свой вопрос. — То есть древние предки наши, населявшие северные берега Черноморья! Ведь об этом же сами греческие историки свидетельствуют. И древние. И средневековья. Геродот. Арриан. Лев Диакон... Нуте-с? — почти заорал он, оборачиваясь к Василию.
Орлов стоял потупясь, и не то лукавая, не то угрюмая усмешка скривила ему губы.
— Учтем, профессор! — ответил он словами, в которых так и сквозила неприязнь.
Всем стало не по себе от его выходки.
И только одной Нине Тайминской было до конца ясно, словно бы она смотрела в распахнутое сердце Василия, отчего он так неладно и грубо повел себя с Лебедевым едва ли не с первой встречи.
Это была ревность.
Нина Тайминская и Василий Орлов любили друг друга. Их тоже считали женихом и невестой. Но это была чета совсем иная, чем Ваня Упоров и Леночка Шагина. У этих за все время их сдружения, пожалуй, никогда и самой пустячной размолвки не бывало. А у Нины и Василия редкая встреча обходилась без размолвки, грозившей перейти в окончательную ссору, в разрыв.
Странная, какая-то необычная была эта орловская ревность! А впрочем, он и сам впервые так ревновал.
Что греха таить! До встречи с Ниной и Василий Орлов смотрел на любовь с житейской упрощенностью.
Нину Тайминскую он заметил и попытался обнять в первую же их встречу на котловане. Отпор был таков, что Вася Орлов долгонько потирал покрасневшее ухо на глазах у своего помощника и дружка Семена Титова.
Оба смеялись.
— А знаешь, Семен, — своим простоватым говорком, по-уральски усекая слова, признался тогда же Орлов, — не надо было трогать ее: я ведь с первого взгляда, как поднялась она к нам на экскаватор, увидал: от этой добру не быть! А знаешь, рука как-то сама потянулась... Ну что ж! Отныне придется руки по швам.
Так вскоре оно и стало. И вот однажды один из водителей, парень здоровенный и не из робких, как-то подмигнул ему на пробегавшую вдоль котлована Нину Тайминскую и сказал:
— А хороша девка, этот электрик наш, Нинка!.. Подставочки что надо!..
Но взглядом в упор Василий Орлов тотчас же заставил его замолчать.
— Ну, вот так-то... — многозначительно произнес он.
И с тех пор Нина окружена была в котловане особым уважением. А над Орловым стороною шутили: «Ну, попал наш Васенька Орлов на прикол — видать, не сорвется!..»
А у него и срываться давно уже не было охоты. И впервые вместе с любовью пришла ревность.
