На большой реке - [2]

И когда, придя к ним в дом впервые, Рощин взял ее руку, чтобы поцеловать, она попросту спрятала руку под пуховый платок, в который кутала плечи, и, сильно смутя своего гостя, заявила, что этих обычаев салонных не признает, и потому, дескать, давайте так просто поздороваемся, по-нашему, по-советски.

После, когда между Рощиным и Бороздиным возникла большая, что-то очень быстро завязавшаяся дружба, Леонид Иванович ввел в их дружеский обиход одну ставшую привычной шутку. Здороваясь с хозяйкой, он сперва делал движение, как бы намереваясь поднести ее руку к губам, но она знала, что, не донеся, он опустит руку и сокрушенно покачает головой. А Наталья Васильевна рассмеется.

В дни воскресных выездов на остров и на рыбалку странное чувство тайной и едкой обиды на Рощина закипало у нее в сердце. Рощин, при его внимании к женщинам, почти галантности, должен был хотя бы раз уговорить Бороздина провести день всем вместе, эта мысль не оставляла ее. И в конце концов она осудила Рощина: «Невежливо! Максиму простительно: он ведь этим разным тонкостям и целованию ручек не обучался...»

И однажды Наталья Васильевна не сдержалась и со свойственной ей прямизной уколола Рощина. Это было ранним утром, полный шар маслянисто-переливчатого солнца еще невысоко стоял над дымчатой синевою поросших лесом сопок и утесов правого берега. На солнце еще можно было смотреть. Волга была чиста, величественно-огромна, прохладна. Лишь кое-где зеркало обширного плёса рябил еле ощутимый ветерок. Как всегда, моторка Степы обогнула остров и пристала с той стороны, обращенной на юг, прямо против гор. И не успел Стела подтянуть мягко врезавшуюся в песок лодку, Светлана и Наташка перепрыгнули полосу воды и уже стояли на песчаной рёлке и, ухватясь за носовую цепь, помогали Степе тянуть. Рощин, стоя в лодке, благодушным окриком приостановил их:

— Ну, ну, несовершеннолетние и инвалиды гражданской войны, полегче: надорветесь! Дайте сперва слону с корабля сойти!..

Он ступил прямо в воду в своих высоких болотных сапогах и протянул руку Бороздиной. Но она с той же легкостью, как девочки ее, спрыгнула на песок и словно бы не заметила его руки:

— Не беспокойтесь, Леонид Иванович, не старуха еще!..

Она хотела произнести эти слова просто, с легким задором и смеясь, но это не совсем получилось у нее. Словно бы занозу вынимала из сердца...

Выпрыгнув, она повернулась лицом в сторону лодки и стояла, чуть сощурясь от солнца, откинув голову. В свои тридцать семь лет Бороздина была очень стройна. Нет, не то, — она была ладная, статная. О худенькой, о худощавой женщине народ не говорит «статная».

Однажды старуха колхозница была у Бороздиных. Ей очень понравилась образцовая чистота и какой-то светлый порядок, царивший и в домике и во дворе у председателя райисполкома. И особенно хвалила она «председательшу», когда узнала, что у нее нет домработницы, а управляется и с двумя детьми, и с коровой, и со всем хозяйством сама. С каким-то ласковым, материнским восхищением смотрела она на Бороздину и как бы долго не решалась что-то сказать ей. А потом, наконец, решилась и с глубокой убежденностью молвила:

— Ой, да что уж тут говорить, когда и сама-то хозяюшка чисто хоромы!

И эту бесхитростную и как будто словами старинной песни выраженную похвалу Бороздина восприняла как высокую радость. Смеясь, она тогда же рассказала об этом Максиму. Смеялся и он. Однако чувствовалось, что и ему втайне приятна эта похвала его Наташеньке.

* * *

Лодочник Степа с помощью брючного ремня запускал свою старенькую моторку. Рывком дергал намотанный ремень — моторчик издавал несколько хлопков и вновь затихал. Степа чувствовал себя стесненным: нельзя было ругнуться. Бороздин, сидевший на корме, перемигнулся с Рощиным: техника!..

Наташка жалобно взмолилась:

— Папочка! Не надо сегодня ездить на тот берег, останьтесь лучше с нами!

— Нельзя, доченька, нельзя: утром самый лучший клев!

Мотор взял. Частое, бодрое дрожание охватило весь корпус лодки. Дрожь передавалась воде, и на песчаном дне отмели бежали мелкие зигзаги — отражение невидимых сверху вибраций воды.

Рощин оттолкнул лодку и сел в нее. Бороздин помахал рукою.

— Наташенька, — громко и весело крикнул он жене, — мы сейчас же Степу обратно к вам перешлем! Оба термоса берите себе. Мы на свою рыбацкую долю полдюжины пивца припасли да по лампадке зверобою!.. Часиков в пять Степу шлите за нами... Ну, не скучайте, ребятишки, на своем славном острове! Мать, не скучай!

И здесь у Натальи Васильевны вырвалось:

— Вот именно что на острове!.. Как в старое время каторжан на остров Сахалин, высадили... И не скучайте!.. Да уж, конечно, много ли веселья здесь с нами.

Бороздин сперва от неожиданности и слова не доискался. Но он скоро справился со своим смущением и притворно-веселым голосом шутливо крикнул на берег:

— Ну, ну, мать, ты что-то не в духе у меня сегодня!..

Затрещавший во всю силу мотор заглушил ответ Натальи Васильевны. И донеслось лишь: «...скучать ие будем!..»

Мысленно Бороздин дал себе слово, что в следующее же воскресенье они с Рощиным не поедут на омут, а останутся на острове купаться и загорать. И в тот же миг словно думавший о том же Рощин несколько пристыженно сказал: