На большой реке - [3]

— Знаешь, Максим, все ж таки неудобно: надо будет семейному пляжу пожертвовать рыбацкий денек...

Но жертва их не понадобилась: в это воскресенье Наталья Васильевна взяла с собой на остров старинную свою подругу с двумя ее девочками, сверстницами Наташи. Это была Ларионова — супруга энергетика строящейся ГЭС. У подруги Бороздиной было очень редкое имя — Агна. И Агна Тимофеевна гордилась им.

Приняв приглашение Бороздиной, а больше всего уступая слезным просьбам Наташки и своих девочек, Агна Тимофеевна, однако, обеспокоенно спросила: где будут купаться мужчины? Наталья Васильевна с трудом удержалась от смеха: она хорошо знала свою подругу. Боже упаси посмеяться сейчас над ее странностями: никуда бы не поехала. И Наталья Васильевна попросту рассказала ей, что Рощин и Бороздин высаживают ее с девочками на острове, а сами до заката солнца остаются на правом — удить рыбу. «Ну, а охрана у нас надежная: Степа — старик лодочник... Ты его знаешь. И он со своей лодкой всегда по другую сторону острова, за лесочком...»

2

Максим Петрович Бороздин уныло взглянул на уснувшие поплавки, на знойное небо, затем — лукаво на Рощина, сидевшего рядом с ним у заводи, под каменной кручей, и сказал:

— Нет, Леня, солнышко-то вон где — о полудни уж какой тут клев!.. Давай-ка пошабашим, подкрепимся...

Леонид Иванович Рощин добродушно-насмешливо прогудел:

— А что, у твоих окуньков тоже, что ли, обеденный перерыв заведен?

— Как же! Только у каждого вида свой час: согласно образу жизни.

— Теоретик ты мощный, Максим! Прямо хоть кафедру ихтиологии тебе поручить. А вот в ведерке-то у нас один лещ на двоих, а то все разная мелкота.

Бороздин назидательно его поправил:

— Как так мелкота? Не по-рыбацки сказано!.. Плотвичка. Пескарик. А чем не рыбка?

Бороздин запустил руку в ведерко с водою и, покружив там, вынул зажатого в горсть одутловато-мордастого пескаря. Пескарь жалостно раскрывал свой округлый рот, дышал...

Рощин засмеялся:

— Экий сомище!.. Отпусти его обратно.

— Напрасно! — возразил Бороздин, опуская пескаря в ведерко. — А вот как сварим ушицу на островке — добавки станешь просить!

— Ну, брат Максим, на берегу-то Волги, да еще после чарочки, и из чертей уха за стерляжью сойдет!

Рассмеялись. Затем Бороздин со вздохом сожаления сказал:

— Нет, Леонид Иванович, дорогой, со стерляжьей ухой скоро простимся...

— Почему?

— По вашей милости!

— По чьей это?

— Гэсовцев.

— Вот те на!..

— Да, да!.. Ты ответь мне: осетр, стерлядь, белуга, севрюга — это какие рыбы? — спросил Бороздин.

— То есть как какие? — удивился Рощин. — Вкусные... Ну, дорогие там или ценные породы.

Бороздин едко усмехнулся:

— Не в том дело, что вкусные, а в том, что проходные, миграционные... Для нереста они обязательно должны пройти к верховьям реки: и осетр, и севрюга, и белуга...

— Так. А гэсовцы здесь при чем?

— Да как же? Плотина-то ведь перегородит Волгу — рыбе и нельзя будет подыматься.

Тут уж рассмеялся Рощин. С чувством превосходства он сказал:

— Отстали, товарищ профессор! В плотине нашей будут рыбоподъемники, рыбоходы — и вверх и вниз вашим осетрам путь будет открыт...

— Что-то я, когда с проектом знакомился... — начал было Бороздин, но Рощин его весело и торжественно перебил.

— Попался, Максим! — весело сказал он. — Пол-литру кладем в приход!.. О-го-го-го!

Он взял на большую пухлую ладонь горстку спичек, что лежали рядом на камне, и протянул другую ладонь к Бороздину, требуя, чтобы тот положил ему еще одну спичку: Рощин не курил, и коробок со спичками был только у Бороздина.

Однако тот заартачился:

— Это за что ж я буду опять пол-литрой платиться, дорогой товарищ?

— А за то же самое!.. Кто первый заговорил?

— Так я же про осетров!

— Нет, Максим, будь честен: ты упомянул ГЭС, гэсовцев, а в какой связи — вопрос другой!.. Этак и я начну выкручиваться: я, мол, не про исполком твой, а как, дескать, будем город из затопляемой зоны переволакивать!.. Нет, плати!..

Эти шуточки-«штрафы» завелись между ними так.

Шел 1951 год, год разворота строительства на множестве «стройплощадок» — в скалистых горах, в непроходимых дебрях, на ползучих глинах, на сыпучих песках, по обоим берегам великой реки, в глухом и безлюдном бездорожье.

Разворот был стремителен. Сроки жестки.

Казалось, и сама Волга здесь изнемогает хребтом от нескончаемого и тяжкого каравана несомых ею барж, пароходов, лесогонных плотов.

Шел отбор, заброска и расселение многотысячных кадров. Уже свыше тридцати тысяч писем и заявлений от людей, рвавшихся отдать свои силы и знания строительству новой ГЭС, было получено со всех концов страны.

Начальник строительства Рощин на эти берега был переброшен срочно с другого большого строительства, которое уже близилось к завершению.

Так же, как почти все, кто первым прибыл на эти берега, и Леонид Иванович Рощин не щадил себя в работе. В любой час дня и ночи он то вместе с главным инженером, а то в одиночку появлялся на строительных площадках.

Однако годы и годы технической и руководящей работы на больших стройках научили его дорожить воскресным днем отдыха, и без самой крайней нужды Рощин не позволял изъять из него ни одного часа.