На белом свете. Уран - [37]

— Ты мою Теклю не трогай, хоть и партейный!

— Почему не трогать? Твоя же Текля всех баб подбила, чтобы не разговаривали с Поликарпом.

— Ну и что? — не сдавался Дынька. — Потому что она за общество!

Текля «стала за общество» во время жатвы… Как-то Поликарп, освободившись на часок от своей работы на ферме, сам решил вывезти в поле холодной родниковой воды, потому что стояла ужасная жара. Подвез Поликарп к вязальщицам бочку, налил из нее в ведерко студеной воды, сполоснул кружку и сказал:

— Люди добрые, водички привез свеженькой.

Женщины, усталые, разморенные духотой и зноем, медленно разгибались, бросали работу и шли к бочке. И вдруг на все поле кто-то закричал:

— Не пейте! Пусть он подавится этой водой! Пусть он ею зальется, проклятый!

Сквозь гурьбу женщин протолкалась Текля. Из-под ее платка выбились и упали на худые плечи пряди волос. Пересохшие, черные, как земля, губы потрескались, и на них запеклась кровь.

— Он, он, проклятый, сжег наши хаты и в чахотку детей вогнал! Не пейте! Я прокляну и того, кто напьется из его рук!

— Прочь с поля!

— Проклятый!

— Прочь!

— Душегуб!

Кричали все, даже те, чьи хаты и не сгорели. Женщины размахивали потрескавшимися руками, глаза их пылали гневом, ненавистью и презрением.

Поликарп упал на колени, держа в вытянутых руках ведерко с ключевой водой, и молил:

— Простите. Я не хотел… Текля, напейтесь моей воды… Ганна, Марина, Варька, напейтесь моей воды… — Он ползал перед женщинами, и из ведерка выплескивалась вода. Потом он припал к стерне и тяжко застонал…

Сейчас Поликарп возит воду бычкам. Бычки пьют…

…День короткий, и кузнецы не ходят обедать домой. Достают кто что взял с собой и закусывают. А Платон старается незаметно выскользнуть из кузницы: не хочет, чтобы его угощали.

В мастерской возле трактора сидел Нечипор Иванович и прислушивался, как работал мотор.

— Первый готов, — сказал он Платону. — Слышишь, будто новый. А ну садись!

Платон выехал на подворье, и трактор, подчиняясь его воле, сделал широкий круг. С фермы выбежали доярки, замахали руками, словно он отправился в дальнюю дорогу.

13

На второй день после возвращения из больницы Семен Федорович утром появился на хозяйстве в новом костюме и в синем пальто, которое надевал только тогда, когда ездил в район. От него пахло одеколоном «Днепр» и валерьянкой. Весь его вид так и говорил: ну, каков я? На ферме он пошутил с доярками, что раньше случалось очень редко, а с бригадирами разговаривал официально и подчеркнуто вежливо.

Придя в контору, он потоптался в сенцах, которые разделяли сельсовет и правление артели, потом приоткрыл дверь в кабинет Макара Подогретого. Ну, конечно, «президента» еще не было. Из соседней комнатки выглянул секретарь Олег Дынька.

— Они сказали, что сегодня опоздают, потому что колют кабана, — сообщил Олег.

— Как появится, пусть зайдет, — приказал Коляда.

В своем кабинете Семен Федорович заметил, что вместо старенького стула, на котором он сидел, стояло новое кресло. Видно, Горобец расщедрился и купил. Кресло было широкое и мягкое, с высокой спинкой, но на ней какой-то остолоп написал синими чернилами инвентарный номер — 13. Семен Федорович сел в кресло. В таких он еще никогда не сидел! Коляда откинул голову, закрыв затылком инвентарный номер, и блаженно улыбнулся: в этом кресле он сейчас чувствовал себя не просто Семеном Федоровичем, председателем колхоза, а могучим властелином. Поднялся, еще раз посмотрел на кресло со стороны, погладил дерматиновую обивку и вдруг представил, что в этом кресле будет сидеть белобрысый и краснощекий Макар Подогретый. Нет, не будет.

Семен Федорович достал из железного ящика, который заменял ему сейф, огромную красную папку. В ней лежали десятки газетных вырезок, несколько грамот — все, что подтверждало его былую славу. На папке была приклеена бумажка с перечислением документов:

«Грамот — 7, статей и заметок о С. Ф. Коляде — 24, начинаний и инициатив С. Ф. Коляды — 36, фотографий — 9».

В дверь постучали. Семен Федорович быстро сел в кресло.

— Войдите.

Вошел Горобец. Его лицо светилось, кажется, неподдельной радостью:

— Вас нельзя узнать, Семен Федорович! Жених!

— А чего ж, мы еще не того… Какие новости, Леонтий?

— Крутимся.

— Начальство не приезжало?

— Звонило. Ругало за надои и за плохую подготовку к весне…

— Ничего, будет у вас новый председатель — сразу выскочите в передовики. — Коляда постучал пальцами по красной папке.

— Скажете такое…

— А то будто ни о чем не знаешь?

— Мало ли что у нас болтают, — уклонился от ответа Горобец.

— Что ж, я не против, пусть снимают… Еще не такие, как я, летели, а мы люди маленькие. — Коляда говорил с тенью грусти, будто дело уже решено, а сам думал о том, что не найдется силы, которая вытолкнула бы его из этого кресла.

— Да известно… — согласился Горобец, — как решат…

— И ты за Подогретого руку тянешь?

— Мое дело сторона, Семен Федорович. Что там думают в районе — не знаю, а я к вам всегда с уважением…

— Иди…

— Кресло для вас купил…

— На черта мне твое кресло! Я могу и на лавке сидеть. — И Семен Федорович покачался на пружинах.

— Макар Олексиевич пришли, — сообщил вбежавший в кабинет Олег Дынька.