Н. Г. Чернышевский. Научная биография (1828–1858) - [222]

18. Перевод Шлоссера

«Историческая библиотека» при «Современнике» открылась восьмитомным переводом «Истории восемнадцатого столетия» Шлоссера.[1348] Первый том вышел в марте, второй в конце сентября, третий в конце ноября 1858 г., остальные – в течение следующего года и два последних – в 1860 г. Рассматривать их суммарно, без учета времени их выхода и обстоятельств творческой биографии Чернышевского было бы неправильно. Текст перевода, разумеется, не мог быть изменен, но Чернышевский не случайно намеревался издать дополнительные четыре тома примечаний к переводу, которые прояснили бы его позицию как редактора. Примечания не были написаны, и дело вовсе не в том, что Чернышевский не успел их сделать. Общественная ситуация в течение одного только 1858 г. так быстро и существенно изменялась, что возникала необходимость немедленного, срочного комментирования выпускаемых томов Шлоссера. Ждать окончания всей переводческой работы – значит упустить время. Поэтому Чернышевский, не имея возможности сопровождать комментариями каждый том, старался в своих очередных статьях так или иначе обсудить вопросы, затрагиваемые каждой свежей книжкой перевода. Так вновь выходящие тома включались в контекст определенных размышлений Чернышевского по поводу совершающихся событий общественной жизни России. Вне этого контекста, вне конкретной социально-исторической и биографической сферы не понять значения предпринятой им работы.

Выход первого тома (цензурное разрешение 5 марта 1858 г.) пришелся на время, когда антикрепостнические настроения, подкрепленные верой в инициативные действия императора на пути к реформам, достигли небывалой высоты. Общедемократические задачи, которые формулировались Чернышевским в статьях этого времени, отчетливо обозначены им и в материалах первого тома, особенно в авторском предисловии. Этот том переводился, как видно из сохранившихся частей рукописи, Чернышевским, Пыпиным (до отъезда Пыпина за границу 26 января 1858 г.),[1349] а также, вероятно, Е. А. Беловым, который в середине января приезжал в Петербург и виделся с Чернышевским (см.: XIV, 355). Вероятнее всего, именно их имел в виду Чернышевский, когда объяснял читателям причины несвоевременного выхода томов из печати: «Из лиц, на содействие которых мы рассчитывали, разные обстоятельства помешали некоторым работать вместе с нами: один уехал, другой был завален иною работою» (VII, 455).

В «Предисловии к русскому переводу истории XVIII столетия» Чернышевский рекомендует Шлоссера как ученого, занимающего «первое место между всеми современными нам историками», как «мудреца, у которого <…> вы учитесь понимать события и людей», – «он верит в правду, он любит человека» (I, II).[1350] В последующих тезисах Чернышевский агрументирует и комментирует эту высокую аттестацию. Первое положение: «Сроднившись с ним, вы, может быть, перестанете видеть в истории тот непрерывный, ровный прогресс в каждой смене событий и исторических состояний, который чудился вам прежде» (II). В рукописи первоначально стояло: «непрерывный, ровный и быстрый прогресс»,[1351] но слово «быстрый» Чернышевский вычеркнул – вероятно, как преждевременный эпитет, не согласующийся с общей уверенностью в быстром историческом развитии России после царских рескриптов конца 1857 г. Второе положение: «Вместо героев истинно полезными двигателями истории вы признаете людей простых и честных, темных и скромных, каких, слава богу, всегда и везде будет довольно» (II). Чернышевский заранее просит быть внимательнее к тем страницам, которые обнаруживают демократические симпатии автора. Обещаемые русским правительством реформы должны совершиться прежде всего в интересах крестьянства, составлявшего большинство населения России – эту мысль Чернышевский отстаивал всегда, на нее он обращал внимание всех союзников в борьбе с крепостниками, ее он внушал самому правительству. Третье положение: «Чрезвычайно здравый взгляд на человеческую жизнь – вот чем велик Шлоссер», он «беспристрастен, насколько то возможно человеку; он не принадлежит ни к какой партии», хотя нельзя сказать, «чтобы у него не было своего образа мыслей, очень точного и непреклонного»; из новых историков он «ближе всех» подходит к Тациту (III). «Здравый взгляд», «искание добра и правды» – вот общая платформа для всех честных, непредубежденных людей, объединившихся в одном деле. В конце 1858 г. Чернышевский не стал бы так горячо поддерживать «беспристрастность» историка.

Заслуга Шлоссера также «в простоте речи», которую «мы, – пишет Чернышевский, – не заменили приглаженностью»,[1352] «он груб и небрежен, но эта грубость от силы, эта небрежность – от сознания своих внутренних достоинств» (IV).

Характеристика Шлоссера явно направлена против принижения немецкого историка «Отечественными записками». Так, Н. В. Альбертини в статье «Современное состояние исторической науки в Германии», руководствуясь стремлением дискредитировать имя историка, рекламируемого журналом-конкурентом, напрочь отказал Шлоссеру в способности проникать в мир политических отношений. «Для него единственный критериум – тот, который дается ходячею моралью», «в политической истории XVIII века с такой точки зрения он естественно находит отрицание всякого нравственного начала; для изображения политических деятелей XVIII века он не жалеет самых резких красок. Ни один из них не заслужил от него пощады. Человеческое достоинство каждого заподозрено; деятельность получает двусмысленный характер. Нечего говорить о том, в какой степени это препятствует ясному пониманию дела». Книга Шлоссера «по содержанию своему не становится в уровень с современным состоянием науки». Вывод: «Шлоссера скоро забудут».