Мяч, оставшийся в небе - [133]

       Как монотонное ворчанье дамы классной,

       Оберегающей девичий пансион.

Как едко он острил (чуть не с Вольтером вместе!)

Над добродетельностью «ангелов» и «дев»!

Потрафим; подгребём к нему пригоршню бестий,

Таких же, как он сам! Но вдруг, рассвирепев,

       Он вместе с «ангельством» пиратство отметает

       И — уж без примесей — бульварщину читает!

1974

Хиппиоты

О тех, кто живёт без заботы, но рваным не ходит отнюдь,

Сказала бы я: хиппиоты. До хиппи им долго тянуть!

Вот хиппи. Их курточки рваны, и нос у них синий такой…

А вот хиппиоты. Карманы дублёнок набиты деньгой.

Не хиппи мне здесь эталоном. Но мерзок мне всяк их пророк!

(Лишь тот и зовись отрешённым, кто выбросил свой кошелёк!)

Вот хиппи. Живут под мостами. От холода ночью дрожат.

А вот хиппиоты: хвостами ондатр, барахлом дорожат!

Но зная, сколь бедные святы, всё пробуют в нищих пожить,

Искусственные заплаты к богатому платью пришить.

И хоть золотого — солидно — тельца осязают в руках,

Жизнь хиппи им, дурням, завидна, как тень журавля в облаках.

В комической жажде сиротства, со вскинутым к небу лицом

Всё мнят они выследить сходство меж тем журавлём и тельцом.

Эх! Дом журавля разоривши, учитесь своих узнавать…

Мечтательные нувориши, гаврошами вам не бывать!

Как мучающая мелодия, в их пышные вкралась дома,

Подделанная под лохмотья — индейская бахрома.

Но… если застенчиво лезет богатство из дыр, то на ком

Сорвёшь? Кто гаврошеством грезит, тот должен быть сам бедняком.

Мадонна! Призрей хиппиота! Скажи ему, как ему быть;

Как честную бедность поэта с тугим кошельком совместить?

Ты что ж, брат? — и гульдены множишь, и нищенство любо тебе?

Захочешь быть бедным — не сможешь. Загниешь в бесплодной борьбе.

Есть хиппи. А есть хиппиоты. Влюбленные в нищенский стяг,

Ненужных им стран патриоты, сидячие слуги бродяг…

Я знаю, что можно не видя любить и невидимым жить.

Но можно ли, в комнатах сидя, бродяжьему флагу служить?

Я знаю, что можно и это: у скальдов дорога — в груди,

Условно пространство поэта, а свет — всё равно впереди.

Но можно ли, жмурясь коварно, за деток обкуренных пить?

Шептать, что спасенье вульгарно, и жизнью сей взгляд не купить?!

Сидеть хоть на малом приколе (на краешке стула хотя б)

И славить — в неведомом поле последний бродяжкин ухаб

И пот ледяной?! Поелику (питомцам контор страховых)

Их гибель нужна вам для шику, для вставки в тираду и стих!

Чудовищные хиппиоты! Романтики с наглым брюшком!

Их краски, их вирши, их ноты — в согласии с их кошельком.

Но смерти щемящая флейта всё манит их в серости дней.

Чьей смерти? Своей или чьей-то? Тьфу, пропасть! Опять не своей!

Им нравятся травы, канавы, гитары, порывы дождя

И чувство, что юноши правы, от общества в ночь уходя…

И Сартром взмахнёт грациозно, и мешкающих подтолкнет…

Но в то, что для хиппи серьёзно, не верит крепыш хиппиот.

Есть хиппи, а есть хиппиоты. И хиппи (как в небе стрижи,

Земной убегая заботы) не верят ни правде, ни лжи.

Цель хиппи нельзя обозначить. Цель хиппи — концы отдавать.

А цель хиппиота? Подначить. Оплакать. Романтизовать.

Прекрасная марихуана! Как сказки твои хороши!

Дай неба нам! Дай океана! От тёмной земли отреши!

Судьба — нападательный минус… Оскомина жизни горька…

Печальный курильщик! Возьми нас, прими нас в твои облака!

В твоих-то хоромах уютней! Мы будем довольны судьбой!

Как крысы за гамельнской лютней, мы ринемся вслед за тобой!

Но хиппи, наследник печали, растаял в кипящем дыму,

И зрители сразу отстали, которые льнули к нему.

Подначка — великое дело! Прекрасная вещь — западня!

Воспеть же! (Отпеть же!) И смело вернуться к насущности дня.

Но вскорости ж — новые траты… И снова увязывать вам

Искусственные заплаты с естественной тягой к деньгам.

Так хиппи, лишась интересов, несут на загривке, под блюз,

Своих неотвязчивых бесов дублёный и замшевый груз.

Мостами, лесами проносят на ниточках тоненьких шей,

Не чуя, как носят, где сбросят непрошеный тучный трофей.

Готовый к любым присосаться системам, филистер живёт

Банальный. Не все согласятся, что имя ему — хиппиот.

Трудней, чем зарубки на сучьях, давать хитрецам имена:

Их лики меняются. Сущность их — та же во все времена.

Буржуйство! Тебе не впервые

Кататься у нищих на вые!

На сотнях мостов, поворотов (Америка, Лондон, Мадрид) —

Глянь: хиппи несут хиппиотов. Кто смотрит — всегда разглядит.

Зима 1976

«Кто в романтику жизни не верит…»

Кто в романтику жизни не верит,

Тот не верит (нелепая туша!)

В океан, на земле занимающий

Втрое более места, чем суша!

Но и логику тот ненавидит,

Кто, упёршись копытами в берег,

Смотрит в море, — а моря не видит,

Смотрит в небо, — а в небо не верит.

1976

Адам и Ева

— Нет! — сказала Ева. — Я упряма:

Я не выйду замуж за Адама!

            — Но почему и отчего? —

            Скажи мне, будь добра!

            — Да он калека! — у него

            Недостаёт ребра.

1976

Закон песен

Хороводы вакханок в экстазе,

Фавна к нимфе копытца несут…

Что ж, сойдет, как рисунок на вазе,

Но для лирики — чистый абсурд!

       Лишь небесная страсть остается

       В песнях вечной. (Лаура, живи!)

       Существует, но вряд ли поется

       Земноводная грубость любви.

Кто там в рощу так робко прокрался?

Притаился под сенью ветвей?