Мяч, оставшийся в небе - [130]

Не вдруг поймешь — где доблести, где склоки,—

Давай не на историю молиться,

А на ее отменные уроки!

Преемственность

Вбежал и уязвлённо заявил:

«Сальери никого не отравил!»

Возможно. Но спустя два века после странной

Кончины Моцарта — откуда этот пыл?

* * *

Бесчинства объясняются войной.

Зловредный нрав — природою дурной.

И только честь ничем не объяснима.

Но верить можно только ей одной.

1970-е

Жорж Санд

Они усы и бороды носили, —

Гремящий трагик, романист, поэт…

Но в общем парни — женщинами были;

Ведь женственней души французской — нет!

Весь мир беспечностью они пленили,

Изяществом очаровали свет

И с томной красотой соединили

Девичьей грусти ливневый расцвет.

Одна вспылит, другая прослезится…

Та — ворковать, та — с перстнями возиться,

Подымет эта ближнего на смех…

Учтив, спокоен, храбр, великодушен,

Не столь плаксив, не всем ветрам послушен,

Один Жорж Санд — мужчина среди всех.

1970-е

Кино

Когда выходишь из кино

        В мерцанье вечера сырое,

Лишь краем зренья замечая,

        Что землю снегом замело,

То существуешь за двоих:

        И за себя, и за героя.

Или совсем не существуешь:

        Ни за себя, ни за него.

Ознобом воздух напоён,

        Тоской по Куперу и Грину.

Приторможёнными ручьями

        Бесшумного снегодождя…

Кинематограф, как сова,

        Тебе глядит упорно в спину,

Зелёнолунными очами

        Над городами поводя.

…Как тень жаровни по стене,

        Текли виденья в тёмном зале:

Был полон счастья и печали

        Старинной песенки напев,

Пока не гас на полотне,

        Перерождаясь в ропот устный,

Картины оборотень грустный,

        От превращений побледнев…

Нет! Место низости не тут!

Иллюзион — страна титанов!

Момент — и хоры великанов

Подхватят клич передовой…

Но и случайный в пятке зуд

Здесь облик обретает плотный.

И огонек встаёт болотный —

До колокольни головой!

…То не борцы-тяжеловесы,

То мыслей тёмные процессы!

Мне представали в ходе пьесы

И страхи в латах Жанны д’Арк,

И низкой прозы интересы

В обличье сказочной принцессы…

Искусства дальние экспрессы,

Вы поворачивали в парк!

Угадывалось: близок час,

Как за Джульеттою Мазиной

Пойдут эскортом, цепью длинной

«Блаженных» новые сорта:

Придут бой-золушки, пай-жанны…

Гибрид из бокса и нирваны.

Вся та святая простота,

Что не проносит мимо рта.

…Но зал, как донор-пеликан,

Питал детей своих фантазий;

Стоял, как лекарь, с банкой мазей

Для новых Золушкиных ран…

Устроить Золушку на бал

Толпой пытались персонажи…

А мне от Золушкиной сажи

Хотелось выстирать экран.

(В чём счастье зрителя? Молчать

При хохоте единодушном

Или хихикать одиноко

В молчанье зала гробовом?)

…Как жаль, что Золушка теперь,

Когда на бал бежать ей нужно,

Уж не проходит через стены,

А прошибает стены лбом!

Так, значит, снова — в добрый час?

Съедим горчайшей соли гору,

И выпьем Стикс,

И много сносим

Железом кованных сапог,

Пока простейшее поймём:

Что, подготовленной к отпору,

Железной Золушке —

Не впору

Хрустальный башмачок!

А как растроган был экран,

Что не свята Святая Жанна

(Хотя придумал это сам)!

Она сгорала на костре,

А в промежутках, как на грех

(Что не в пример для Жанны странно!),

Держалась Жанна хуже всех.

А в лучшем случае — как все.

Она Руанов не брала,

Не колыхала знаменами,

Ан воевала — за себя!

Не поджигай, палач, постой:

Здесь просто нечему гореть.

И если молвить между нами,

Она согласна и с ханжами,

И с инквизицией «святой».

Ей, разорительнице гнёзд,

Галчиных бедных гнёзд семейных,—

Смешно доспехами греметь,

Мечом размахивать грешно!

…Об оклеветанных тенях,

О чувствах к ним благоговейных

Ты по-старинному грустишь,

Когда выходишь из кино.

Искусство ищет новых троп.

Искусство смешивает жанры.

Но, даже смешивая жанры,

Мешать понятья ни к чему.

…И неуклонно в эту ночь

Стучит мне в сердце пепел Жанны,

Стучит мне в сердце пепел Жанны,

И трудно сердцу моему.

1970-е

Стихотерапия

I

Когда сердце,

С себя сбивая

Скорлупу, одну за другою,

В гадость памяти обрываясь,

Мчится воющими пропастями,

Ты представь себе

Своё горе

Нарисованным… на фарфоре.

Да и то не всё, а частями.

        Но… круги и зигзаги ада

        На фарфор наносить не надо:

        Ведь фарфор и фаянс так ломки! —

        Против жанра идти не стоит…

        Да и кто ты такой, отучая

        Человека от чашки чая?

        Если жизнь ты ему отравишь,

        Разве это тебя устроит?

Только маленькие промашки,

Улыбаясь, рисуй на чашке:

Слишком сильное заблужденье

Нипочем под глазурь не ляжет!

Выбирай картинки былого

Наименее всё же злого…

(Сердце, рвущееся на части,

Вкус и меру тебе подскажет.)

        Как люблю я фарфор с фаянсом!

        С нанесённым на них Провансом,

        С их Аркадией…

        Как природа их белопенна!

        Постараюсь, чтобы страданье

        Соскользнуло с них постепенно

        (С целой тучей забот, которым

        Повседневность — не оправданье).

Есть резон моему пристрастью:

Даже бьётся посуда — к счастью!

(Хороша и та, что не бьётся:

Уж зато цела остаётся!)

Есть резон моему пристрастью

И гончарному упоенью:

Если бьётся посуда к счастью,

То не бьётся — к успокоенью.

        И откроется очень скоро

        При расписыванье фарфора,

        Что грешно малевать кошмары

        На батисте из рода глины;

        Гадость памяти, сил крушенье,

        Оскорбленье и поношенье…