Мы живем рядом - [4]

Их упругою спиною,

Их широким шагом в поле,

С ними можно хоть на свадьбу

Прокатиться по заре.

Хороши они, конечно,

Только лучше были б вдвое,

Если б жили не в неволе,

Не в помещичьей усадьбе —

В нашем маленьком дворе!

Бычок (У большой дороги)

В поле серенький бычок

Повалился на бочок.

То ли он укушен гадом,

То ли съел не то что надо.

Он лежит, как бы усталый,

Два венка из мелких роз —

Те, что он на шее нес, —

Два венка лежат с ним вялых.

И под жаркою луной

Бирюзинки амулетов

Голубым играют светом

С желтой бляшкой костяной.

Не игра теней в тумане,

То стоят над ним крестьяне,

Муж с женой стоят, как тени,

Опустившись на колени.

Наклонился старичок,

Розы мертвые потрогал,

Кончик маленького рога,

Бляшку с бусинкой продетой,

Холод мертвых амулетов —

И заплакал в кулачок...

Умер серенький бычок.

Друзья

Сказочность земли, что может

Лишь присниться,

Звездный хвост павлиний

Полночью над ней —

Все было б чужим лишь,

Все могло забыться,

Если б мы не видели

Дружеские лица,

Если б мы не слышали

Голоса друзей.

Не в ковровом зале,

Что для нас украшен,

Где алмазы, ткани,

Кость и серебро,

Мы сидим на стульях,

Чай в обычных чашках,

Не в садах Могола,

А в кафе «Метро».

И не джинн из сказки

На беседу вызван

Болтовней о прошлом

Скоротать обед,

Нет, мы говорим друзьям

О коммунизме,

От Страны Советов привезя привет.

Манговых величий, пальм

И деодаров

Мы вокруг не видим...

Что о них сказать?

Но цветут, сияя,

Молодых и старых,

Слушающих жадно

Яркие глаза.

Лишь немного странно,

Что тебе на шею

Три венка надеты

Красных, желтых роз,

Что стихи поются,

Что глаза темнеют,

Ставши от восторга

Влажными до слез.

В городе Лахоре

Мир и дружбу славим,

Пусть стихи поются,

Пусть стихов не счесть...

Говорит хозяин:

— Мы вам всех представим,

Чтобы всех вы знали...

Здесь Карачи?

— Здесь!

Делегаты встали,

Поклонясь в молчанье,

Кто их раз увидел,

Больше не забыл.

Как бы ни храбрились

Нынче англичане,

Есть в Карачи люди,

Люди — не рабы!

— Здесь Лахор? —

Лахорцы поднялись стеною.

Мастера, поэты,

Пакистана честь,

Чувств их половодье

Как поток весною.

— Здесь ли пешаварцы?

— Пешаварцы здесь!

Горцы встали гордо,

Черные жилетки,

Белые тюрбаны,

Чапли на ногах.

Это встали горы,

Где стреляют метко,

Где, как пули, песни

В сердце бьют врага!

За Хайдерабадом

Поднялася Кветта,

За Мультаном — Дакка,

Джунгли и холмы,

Села и деревни...

Как в часы рассвета

На зари рожденье

Засмотрелись мы.

Край, что так обилен,

Край, что так унижен,

Край, что весь в грядущем,

Сердце освежил.

От лачуг крестьянских

До рабочих хижин

Поднялся пред нами,

В этих людях жил.

— Сколько ни ходи, товарищ,

Вокруг света,

В самой дальней дали

Будешь слышать вдруг:

«Есть Москва на свете,

Передай привет ей!»

— Есть Москва! —

Сказал нам

Неизвестный друг.

Уж горел над нами

Звездный хвост павлиний,

Манговая роща

Сонная шуршит...

А сейчас в России

На деревьях иней...

Это не для справки,

Это для души.

Встали пакистанцы,

В черном все и в белом,

Криками раскачивая сад...

«Совет — Пакистан тарраки! —

Гремело: —

«Пассандка дости

Зиндабад!»[5]

Коробка сигарет

В гнезде орлином над рекой,

В таких горах далеких,

Где только желтых скал покой,

Есть дом неодинокий.

Вещей богатых в доме нет,

Но на почетном месте

Лежит коробка сигарет,

Как знак высокой чести.

Она лежит уж много дней,

Как лучшая из сказок,

Картинка старая на ней

Не потеряла красок.

А путь она большой прошла,

Пока дошла до дома,

В лесах была, в лугах была,

Все тропы ей знакомы.

С ней были бережны всегда,

Хоть горцев руки грубы,

Ее касались иногда

Их каменные губы.

И чтобы к вечеру поспеть,

Бывало на рассвете

Из дальних сел ее смотреть

Шли женщины и дети.

Она лежала на коврах,

Под яблоней и тутом,

В цветах лугов, в больших горах,

Где снег и очень круто.

Когда открылась ей страна

Сурового привета,

Была в коробке лишь одна,

Одна лишь сигарета.

И сели лучшие в кружок

И в очередь курили,

И голубой летел дымок

В ущелье, как на крыльях.

И до сих пор приходят в дом —

Он вовсе не угрюмый, —

Хозяин потчует вином,

Лепешкой из изюма.

И повторяет свой рассказ

От слова и до слова.

Иной, хоть слышал уж не раз,

Готов послушать снова.

— Люблю стихи я, как дитя,

Сам много знаю разных, —

Мой друг, певец, сказал шутя. —

Пойдем в Лахор на праздник!

Я буду петь, ты говори... —

В Лахоре были вскоре,

Коробку эту подарил

Мне человек в Лахоре.

Здесь нарисована Москва,

А это Кремль зовется,

А это в садике трава,

А это речка льется.

А как мы речку перейдем,

Тут, видишь, мост поставлен,

Так в этом доме, видишь дом,

Вот тут живет сам Сталин!

— Смотрю не раз, — сказал сосед,

Беря коробку робко. —

Ни у кого подобной нет;

Чудесная коробка!

Святой человек

Спускались ли завтракать

Мы поутру,

Домой ли шли полночью даже,

И ночью и днем,

И в дождь и в жару

Сидел он под лестницей нашей.

В изодранных тряпках,

Пятнистых, как тиф,

Весь в шрамах, вовеки не мывшись,

И четки вертел он,

Глаза закатив,

Совсем от земли

Отрешившись.

Какие виденья

Витали пред ним

И жили в таком человеке?

Он с пеной у губ,

Как святой пилигрим,

Сидел, как в преддверии Мекки.

И что-то, склонясь,

Бормотал он порой.

В расчесах лиловые ноги,