«Мы жили в эпоху необычайную…» Воспоминания - [148]

Сиамский принц

— Тетя Маня, а вот с этой самой Барсуковой — это была гимназия или что? Детсадов ведь тогда не было…

— Такая школка была. Тут, на углу Среднего и 8-й линии.

— Не где магазин «Диета»? Или прямо на этом углу, где комиссионный магазин?

— Да, вот этот большой дом. Вход был, кажется, со Среднего, и на третьем этаже две сестры жили, две старые девушки, Курдиновские, Елизавета Александровна и Мария Александровна. Мария Александровна была маленькая — такая маленькая, как мы, — и горбатенькая, всегда с пелеринкой на горбе. Мы ее все обожали, повисали у нее на шее, целовали ее, она нас тоже любила. А я такая вся была кудрявая, хорошенькая, и она меня Мэри называла. Я даже гордилась, что я Мэри. Всегда была Манечка, а тут Мэри.

И вот в этой школке я познакомилась с девочкой. Хорошенькая, голубоглазенькая, но очень бледненькая и такая, знаешь, малокровного стиля. Людмилочка Барсукова она называлась. От малокровия, что ли, ей часто дурно становилось на занятиях, вообще она болезненная была. Отец ее дворянского происхождения, из обедневшего рода Барсуковых. И он служил в Академии художеств в канцелярии просто каким-то чинушей. Вот Людмилочка была его дочерью, а всего дочерей у него было семь, и все прехорошенькие. А мать ее была с довольно подозрительным прошлым, очень миловидная, но вульгарная. Это потом уже выяснилось, поначалу я ничего этого не знала.

Мы проучились с Людмилочкой года два, потом она в одну гимназию поступила, я в другую совсем. А потом, так как все мы жили на Васильевском острове… Барсуковы жили при Академии художеств, в казенной квартире, четырехкомнатной… Так вот потом, когда у нас пошли знакомства с художниками, и вот Вася появился Шухаев… Ну это очень длинная история, как мы опять встретились. И она уже не со мной больше дружила, а с Фанни Михайловной. У нас бывала, но редко. Такого знакомства, настоящего, не восстанавливалось, но Фанни покровительствовала этой хорошенькой девочке, которая «делала карьеру». Все это я так смутно понимала вначале. Они приглашали, всегда у них вертелись все художники — потому что семь хорошеньких девчонок. И меня приглашали. Но как-то Вася Шухаев сказал: «Вы? Туда? В гости? Да вы с ума сошли». Я спрашиваю: «А почему? Вы же ходите?» — «Куда мы только не ходим! Мы художники. Но чтобы вы?»

— Это даже считалось предосудительным, да?

— Да. Так что она у нас бывала, а мы туда, действительно, не ходили. Стиль был не тот. Но я знала эту квартиру, днем иногда забегала, если что-нибудь надо было.

— А как же она познакомилась с этим, с сиамским-то принцем?

— А она «делала карьеру». Она знала, что она очень хорошенькая, за ней все ухаживали. У них в доме бывали все — и титулованные, и военные какие-то. Но никто жениться на такой девушке, из такой семьи, не собирался. Взять в любовницы такую можно, или в содержанки. Но она была с умом девушка и дешево решила, очевидно, не продаваться. Она поступила работать после гимназии. Причем ходила в театры — в Мариинский, в Александринский, но очень редко и в очень хорошие места всегда, в первые ряды кресел. У нее было одно или два, но очень хороших платья… А иногда у Фанни Михайловны одалживала, чтобы сменить туалет. У нее самой не было на это средств. И вот Фанни Михайловна покровительствовала этой хорошенькой девушке, моей бывшей подруге. Она появлялась только в очень хороших местах, где сидели золотая молодежь или военные. Только с такими она водилась, но если случалось познакомиться в театре. И в доме у них бывали, действительно, титулованные и военные главным образом. Но она очень хорошо держалась, и тут вот подвернулся этот кирасир — желтый кирасир, немножко кавалерист.

— Ну да, они же военную службу проходили?

— Маленького роста, с кривоватыми ногами, знаешь, как все кавалеристы, но очаровательный. Сиамский принц, который в нее влюбился. Остальные готовы были взять ее на содержание, но она не шла, она себя держала очень строго и дожидалась удобного момента «сделать карьеру». Он влюбился в нее совершенно. Они жили при адмиралтействе, сиамцы эти, с гувернером каким-то. Бывал у них, потом она привела его к нам. Очень милый, мне он очень нравился. Своеобразный, конечно, внешне, но очень симпатичный. У него чудные глаза были, темноватый восточный цвет лица и блестящие белые зубы.

Это я тебе рассказывала, как я очень восточный комплимент получила? Устраивали вечера в семейных домах, лото. И вот у нас тоже большой стол в столовой, и вот там устраивалось это лото. Людмилочка приводила, значит, к нам этого сиамского кирасира в гости. Очень вежлив был, хорошо воспитан, по-русски хорошо говорил. И вот он сидел на одном конце стола, а я на другом. А я, значит, любопытная, глядела, как у них у всех подвигается, у кого есть шансы выиграть. Смотрю — у этого дурака уже выигрыш. Он выиграл, но как будто не понимает этого. Я через стол кричу: «Тонгтикаю!» Он Тонгтикаю назывался, наши его Тонька звали. «Тонгтикаю! Да вы уж выиграли! Смотрите, у вас там кватерна была или что-то… Вот только что выкрикнули ваш номер, вы же выиграли!» И он спрашивает: «Как вы на таком расстоянии увидели?» — «А у меня очень хорошее зрение, чего же, я вижу. У вас одна только карточка оставалась непокрытой, и вот сейчас назвали этот номер». Он мило улыбнулся и сказал: «Да, у вас прекрасные глаза!» По-восточному. Мне понравился оборот.