Мы — военные - [25]

— Что верно, то верно, — подтвердил майор. — Устойчивее стал человек. Ему бы начальника построже. А Крупеня что? Сам вей-ветерок…

— Вот о Крупене я и хотел поговорить с вами. — Подполковник поднялся, прошелся по комнате. — Почему же вы обошли его, непосредственного начальника Дзюбы? Выходит, ему не надо ломать голову ни о деле, за которое отвечает, ни о воспитании подчиненных. Командир роты с политработником все за него сделают… А что же ему остается? Вскочить на мотоцикл — и айда за приключениями. Не пойдет так дело. Нет, не пойдет! Без воспитания молодых офицеров — а они у вас все молодые — трудно добиться настоящих и твердых успехов. Вот вы, товарищ Званцев, сообщали как-то, что лейтенант Фомин плохо провел политзанятие. А в чем причина? В корень зла, как говорится, заглянули? Опустился, говорите, Фомин. А почему? Вот так-то!.. Душу человека надо знать — это нам, политработникам, по службе положено. Можете вы, старший лейтенант, сказать, что знаете ее?

— Плохо пока знаю, — потупился Званцев.

— А надо бы уже знать. Обязательно надо! Вот вы создали библиотеку. Это, действительно, достижение! В роте своя библиотека. Очень похвально, что жена офицера занялась этим делом. А кто из офицеров стал постоянным читателем библиотеки? Что прочитал?

— Помилуйте, товарищ подполковник, — взмолился Званцев, — только что организовали библиотеку…

— Нет, не помилую! Вы хотите, чтобы год прошел, а тогда хватиться: «Ах, не читают!» Этого вы хотите?

Допоздна затянулась беседа в кабинете командира роты. На прощание Воронин сказал:

— А с пропагандой боевых традиций не откладывайте дела в долгий ящик. У нас есть и формуляр боевого пути части, и описание подвигов наших героев, и альбом с их портретами. Завтра же надо заняться. Кто приедет в Солнечное?

— Придется заместителю, — сказал майор Лыков, — это его хлеб.

— Хорошо, пусть приезжает Званцев. Только нам, политработникам, не приходится хлеб делить. Ведь надо же договориться насчет насоса и других материалов для вашего трубопровода. Чей это хлеб? Ну ладно, мне кажется, пора до дома, до хаты.

Лыков и Званцев вышли проводить подполковника. Солнце давно уже закатилось за бугор. По самому краю песчаного холма небо еще неярко рдело, словно остывая. Выше оно приобретало зеленоватый оттенок. Еще выше все краски заката уже таяли, и над ними плыла и мерцала первая звезда. Она была ясная и чистая, как будто вымытая сегодняшним кратковременным, но дружным дождем.

Машина стояла неподалеку, но шофера поблизости не было видно. Воронин хотел было сигналом вызвать его, но так и замер с протянутой рукой: на заднем сиденье из-под плаща Воронина торчали светло-рыжие волосенки.

— Это же моя Светланка! — удивился Лыков. — Вот тоже мне птичка-синичка! Нашла себе гнездо… Разбудить придется.

Подполковник остановил его:

— Зачем будить? Мы сейчас ее так осторожненько поднимем, что она и не проснется.

Но Светланка замоталась в плащ плотно, словно куколка шелкопряда. Развернуть ее, не разбудив, было невозможно. Тогда подполковник осторожно поднял ее вместе с плащом и передал отцу.

— Несите домой свою конфетку вместе с оберткой.

— А как же плащ?

— Завтра Званцев захватит.

— Но вам холодно будет без плаща.

— В июне-то?

Тут майор обнаружил, что из плаща торчит еще одна рыжая головенка.

— А это что такое?

— Совсем забыл про куклу, — засмеялся подполковник, — хорошо, что Дробышев отдал. Это мы с ним купили в подарок вашей Светланке.

Садясь в машину, Воронин спросил у прибежавшего из казармы шофера:

— Ужинал, Дробышев?

— Накормили — во! — провел тот ребром ладони по горлу.

— Ну поехали.

В ШТАБЕ ПОЛКА

Разговор с командиром полка о послужном списке героев был трудный. Полковник Черноусов соглашался, что пропаганда боевых традиций — дело нужное и важное, но рукопись, которой очень дорожил, так и не разрешил выносить за пределы штаба.

— Кому нужно, — сказал он, — пусть пользуется в секретной части.

В коридоре, выйдя вместе с Ворониным из кабинета полковника, Алексей шумно, с облегчением вздохнул. Начальник политотдела сделал вид, что не понял его вздоха.

— Командир полка, пожалуй, прав, — сказал Воронин, — рукопись ценная — надо беречь… Знаете что? Давайте перепечатаем ее на машинке! Если вы подиктуете нашей Софье Матвеевне, то дня за два будет готово. Зато возьмете себе экземпляр, как говорится, насовсем.

Алексею не хотелось задерживаться в Светлограде. Его тянуло домой — в свою роту. Об этом он и сказал подполковнику Воронину.

— Ничего, — добродушно усмехнулся тот, — потерпите… А что нам делать с фотоальбомом? Его на машинке не перепечатаешь. Ладно! Под свою ответственность доверю его вам на время. У вас там и фотографы свои есть и художники — что надо, переснимут, скопируют. Пойдемте с машинисткой договариваться. Неплохо бы отстукать три экземпляра.

Машинистка штаба оказалась немолодой, очень серьезной женщиной. Муж ее, подполковник Рощупкин, работал начальником штаба полка. Выслушав просьбу, она задумалась.

— Я понимаю, что это очень важное дело, сама на фронте была. Но очень уж штабной писанины много. Подносят и подносят бумаги…

— Отказываетесь? — укоризненно покачал головой Воронин.