Мы — военные - [27]

Покончив со всеми делами, Алексей почувствовал облегчение. Теперь домой, скорее домой!

А в Малых Сосенках его уже поджидали.

ЖИВЫЕ НИТИ

С одобрения подполковника Воронина в роте проводился фестиваль фильмов о подвигах советских воинов в Великой Отечественной войне. Алексей взял за правило после каждого киносеанса немного поговорить со зрителями о содержании картины. К такому разговору тоже надо было готовиться. Для того чтобы выступить с десятиминутной беседой по кинофильму «Звезда», пришлось еще раз перечитать повесть Казакевича, просмотреть рецензии на этот фильм — Алексей педантично собирал и хранил рецензии на книги и кинофильмы.

Солдатам понравились эти краткие беседы. Как только в зале вспыхнет свет, они уже поджидают, что на белом фоне туго натянутого экрана появится рослый офицер. Так было и сегодня. Алексей остановился на краю сцены. Немного помолчав, спросил:

— Кто читал повесть Казакевича «Звезда», поднимите руки. Так… выходит, почти все читали. Хорошо. И фильм посмотрели. Так давайте, товарищи, ответим теперь на один вопрос. Во имя чего лейтенант Травкин и его боевые друзья бесстрашно шли на подвиг и на смерть?

Десятки внимательных глаз смотрели на Алексея. Видно было, что солдаты всем сердцем переживали то, что прошло перед ними на экране. Может быть, не один из них воображал себя в опасной разведке рядом с лейтенантом Травкиным. Что ж, каждый из них в душе Травкин, каждый готов в трудный час без раздумий повторить путь героев фильма.

Алексей запросто разговаривал с сидящими в зале и чувствовал, как живые, незримые нити все крепче связывают его с этими славными пареньками в военных гимнастерках.

После беседы Алексей поднялся в кинобудку предупредить Калашникова, чтобы тот поторопился перемотать ленту — фильм должны посмотреть солдаты, которые сейчас находились в наряде и на дежурстве. Однако заботливый киномеханик уже готовился ко второму сеансу.

Ефрейтор Калашников с первого взгляда мог показаться нелюдимым человеком. Большелобый, с толстыми, как будто немного вывернутыми губами, он хмуро смотрел на белый свет, улыбался очень редко и скупо. Старший лейтенант обратил на него внимание еще в то время, когда знакомился с личным составом роты. «С этим придется хлебнуть горя», — подумал он тогда.

Однако первое впечатление оказалось ошибочным. В дальнейшем замполит убедился, что при всей своей угрюмости Калашников умен, общителен и активен. Хмурится, а дело делает. Учится отлично, службу несет образцово, комсомольские поручения выполняет точно и аккуратно. До призыва в армию Кузьма Калашников работал киномехаником Дома культуры в большом селе. И здесь, в радиотехнической роте, будучи примерным оператором, он охотно взялся по совместительству «крутить» кинофильм в ротном клубе. Немногие минуты досуга ефрейтор Калашников отдавал своему любимому увлечению — фотографии.

— Не устал, механик? — спросил Званцев.

Калашников неторопливо повернулся на голос офицера.

— А чего уставать? Не вручную кручу, а электричеством… У меня, товарищ старший лейтенант, к вам вопросик есть. Можно?

— Слушаю вас.

— Там Гуревич портреты героев рисует, — это, конечно, хорошо. Но в альбоме не только портреты. В нем и групповые снимки и жанровые.

— А что вы предлагаете?

— Предлагаю переснять их. Хороший альбом оформить можно. Я снимки сделаю, Гуревич разные рисунки, заставки, а?

— Это замечательное предложение! А фотоматериалы у вас есть?

— Есть немного, брат в посылке прислал.

— Хорошо, пользуйтесь пока своими. Я у капитана Пышкина раздобуду, отдам.

— Что вы, товарищ старший лейтенант! — еще более нахмурился Калашников. — Какие могут быть счеты… Значит, сделаем альбом?

— Обязательно сделаем. Пойду посмотрю, что у Гуревича получается.

Дела у Гуревича шли неважно — очень уж мешали любопытные. Один заглядывает через плечо, второй тянет к себе альбом, чтобы полистать его, третий нечаянно толкнет под локоть… Разве это обстановка для живописи? Нет, не шло вдохновение к молодому художнику.

— Знаете что? — сказал ему Званцев. — Забирайтесь в мой кабинет и закрывайтесь на ключ — никто не помешает.

Он проводил его до кабинета, убрал со стола все лишнее, чтобы художнику удобнее было работать.

— А «Звезду» я все-таки посмотрел, — сказал Гуревич.

— Понравилась?

— Очень…

Солдат взглянул на офицера восторженно и вместе с тем виновато. Где взять Яше Гуревичу слова, чтобы объяснить то, что взволновало его? А ведь он, ничем не приметный рядовой Гуревич, тоже видел себя с полевой радиостанцией за плечами, тоже отправлялся в тыл врага, в разведку.

— Вы что-то хотели мне сказать? — спросил Алексей.

— Нет, ничего… — вздохнул солдат.

— Значит, мне показалось. А знаете, портрет рядового Безуглова вам удался. Видно, что простой, скромный паренек — именно такими и были настоящие герои.

Пальцы солдата, выдавливавшие из тюбика краску, на мгновение замерли неподвижно. Что это — неужели замполит прочитал его мысли?

После ухода старшего лейтенанта Гуревич внимательно присмотрелся к портрету прославленного воина-фронтовика. Удивительное дело: Безуглов чем-то неуловимо похож был на него, Гуревича. Такой же прямоносый, худенький и, должно быть, тоже немного робкий и застенчивый. Однако ж — герой!..