Мы — военные - [137]

От необычной просьбы мы и на самом деле растянули рты до ушей.

Именно этот снимок и поместили в окружной газете, которую мы получили через несколько дней, уже возвратись в военный городок.

Своего слова корреспондент все-таки не сдержал. В очерке он не столько писал о расчете, нашем дружном боевом коллективе, сколько расписывал меня. И заголовок очерка относился исключительно к моей особе: «По отцовской стезе».

Если говорить правду, то в солдатской жизни нет более счастливого события, чем отпуск домой, на побывку. Ведь он предоставляется за отличную учебу, старательную службу…

…Автобусная остановка в нашем селе как раз напротив школы. В эту школу мы с Наташей ходили десять лет. Как глаза близкого человека, смотрят на меня ее окна. И сдается, будто в них и радость оттого, что они вновь видят меня, и грусть оттого, что все дальше и дальше уходит мое детство.

Неведомая сила тянет меня поближе к школе. Мне знаком каждый кирпич в стене, каждый сучок в досках крылечка, каждая веточка на березах, что растут вокруг школьного двора…

Впрочем, нет, не все знакомо. Без меня посажены вот эти молоденькие яблони. Нет забора, возле которого Васька Волошин снежками «расстреливал» диковатую девчонку Наташку Ласточкину. Вместо забора — легкая ограда из штакетника.

А самое главное, в этом добром здании давно нет ни меня, ни Наташи. Там новая смена, новые ребячьи лица, новые голоса. Правда, сейчас в школе тихо: у ребят летние каникулы. Но мне кажется, что я слышу разноголосый гомон, слышу, как заливается звонок, зовущий на уроки, как хлопают двери.

Вот и сестренка бежит.

Я на лету подхватываю Марусю, черненькую, как головешку, в пестром сарафанчике. Высоко поднимаю ее. Цепкие ручонки обвивают мою шею.

— Ой, Феденька, братик!..

— Глазастая!.. Откуда мчалась-то?

— Из школы. Мы там гербарий делаем. Выглянула в окошко, а ты уже далеко. Я тебя сразу узнала!

А вот и Ксана мчится. Такой же, как на Марусе, сарафанчик пузырем надувается на ветру, волосенки светленькие. И вся она маленькая, легонькая, похожая на одуванчик. Будто ветерком несет ее ко мне вдоль улицы.

— Федя! Федя!..

Ах вы, стрекозюльки мои дорогие!

— А у нас дома знаешь кто? — спрашивает Ксана, и прозрачно-серые глаза ее округляются. — Милиционер, вот кто! На мотоцикле приехал. Хотел к маме на ферму, а я сказала, что мама скоро обедать придет. Он и остался на крыльце. Я к маме сейчас сбегаю — одним духом! — И убежала.

У нашего дома действительно стоял синий мотоцикл с коляской. На покосившемся крылечке (поправить надо во время отпуска!) сидел человек в милицейской форме. Синий папиросный дымок тянулся к резному карнизу.

Лицо милиционера, широкое, лукаво-озорное, показалось мне знакомым. Да это же Антон Лесных, бывший вожатый нашего пионерского отряда!

Антон тоже узнал меня. Рот растянулся в улыбке до самых ушей, и без того маленькие глазки превратились в щелочки. Спускается по ступенькам, руки в стороны.

— А не обманывает меня зрение? Федя Данилов собственной персоной! И без пионерского галстука… На погонах нашивки, на груди знаки отличия — военный человек!

— И тебя, — отвечаю, — не узнать, Антон. Лейтенант милиции…

Мы долго трясли друг другу руки. Втащив меня на крыльцо, Антон хохочет так заразительно, что и я не могу удержаться от смеха.

— Вот ведь какой вы народ, армейцы, — в самую точку бьете, — говорит Антон, хлопая меня по плечу. — И ваши письма издалека пришлись в самый раз… В общем, здорово!

— Да ты расскажи, Антон, расскажи, что тут делается! — прошу я. — Почему мой приезд кстати?

— Видишь какая петрушка получается… Про секту в Репном слышал?

— Слышал немного.

— Так вот расплодились там какие-то христиане, новые или евангельские — черт их разберет! Под молодежь тихой сапой подкапываются, колхозную дисциплину разлагают. Мы, говорят, гости на земле, поэтому думать надо людям не о земных делах, а о царствии небесном. Второго пришествия Христа ждут, паразиты. А наши атеисты больше в районном доме культуре ораторствуют. Вопрос об антирелигиозной пропаганде пришлось поставить на заседании райкома партии. Тут и подоспели письма из вашей воинской части. Знаешь о них?

— Знаю. Дальше, дальше что?

— Дальше такая петрушка. Активисты-пропагандисты начали нажимать на свои педали, а мы, работники уголовного розыска, на свои. А кто, думаем, пасет святых овечек? Вот тут-то и разинули мы рты от удивления. Но это пока секрет. Не обижайся.

— Понимаю, служба?

— По нашим сведениям, — продолжал Антон, — на днях состоится сборище секты в Репном. Обещал приехать и старший пресвитер. Вот он нам и нужен. Пусть узнают Христова помазанника.

— Когда это будет?

— У них своя конспирация. Может, завтра, может, послезавтра.

— Возьмите, Антон, меня на эту операцию!

— Чудак человек, я об этом тебе и толкую. По нашим сведениям, у тебя с сектантами личные счеты имеются.

— Да.

— Я к твоей маме и приехал затем, — помявшись, признается Антон. — Хотел поговорить о Наталье Ласточкиной. Она ведь ходила в Репное, с Натальей разговаривала.

— Мне тоже хочется сегодня или завтра в Репном побывать.

— Не надо, Федор. Можешь нам все испортить.

Мама, которую я с нетерпением поджидал, появилась неожиданно. Узнав от Ксаны о моем приезде, она бежала к дому прямиком через огороды и задворья. Вошла со двора в сени, порывисто распахнула дверь. И вот, вся сияющая от радости, стоит на пороге. Стоит всего одно мгновение, и вдруг кидается ко мне.