Мы — военные - [123]
— Давай-ка поцелуемся на всякий случай… — И, толкнув Алексея в бок: — Ладно, иди попрощайся со своей-то. Неизвестно, как дело обернется. Две минуты тебе, капитан, на все церемонии. И подавай команду в путь. А я к Калашникову, проверю, как там у него.
Званцевы стоят, взявшись за руки. Обняться бы, да неудобно — ведь как ни тревожно, а войны-то все-таки нет. Зачем психоз создавать? Тамара тихонько отстраняет от себя Алексея.
— Тебя ждут, Алеша.
— До свидания, Тома.
— Ни пуха ни пера! — напутствует она, стараясь казаться беспечной.
Он машет ей рукой, смеется.
— Иди к черту! — И громко подает команду: — По машинам!
И вот колонна трогается, выбираясь на проселочную дорогу. Крытые боевые машины урчат и тяжело переваливаются с боку на бок. Они, трудяги, готовы пройти столько, сколько потребуется, — хоть вокруг земли. Позади них медленно тают клочья голубоватого дыма, оставленного на бревенчатом настиле.
Три женщины стоят на опустевшем песчаном холме, у развороченных, похожих на развалины окопов. Обнявшись, они смотрят вслед удаляющейся колонне, которая движется куда-то на запад, навстречу темным тучам, что громоздятся на горизонте. В ту же сторону, оставляя далеко позади тревожный свистящий гул, проносятся несколько истребителей.
Женщинам кажется: и окрашенные в защитный цвет машины воинов-локаторщиков, и эти серебристо-белые стремительные истребители, и даже свежий ветерок — все направлено против мрачных туч, которые, угрожающе клубясь, надвигаются откуда-то из-за Балтийского моря.
— Как ни крепись, а сердце-то ноет… — нарушает молчание Марья Ивановна. — И-их, лапушки мои, до чего же мне знакома эта картина!… Так же вот уходили мужья… А сколько их не вернулось! Тома, скажи: неужто снова война начинается?
— Не знаю…
— А все-таки, как ты думаешь?
— Что ж тут думать-то? Давно бы она началась, если б наша армия послабее была. И мы не напрасно тут стоим, на самом западном краю земли.
— На самом краю… — задумчиво повторяет Глаша и плотнее прижимается плечом к Тамаре. — Мне представляется, что мы высоко-высоко, и нам сверху видна вся страна, как на большой карте. Одним краем в Тихий океан упирается, другим — в Балтийское море. А на самом краю нашей земли мы стоим, обнявшись. Себя мы тоже видим сверху…
Тамара вздыхает:
— Фантазерка ты, Глаша. Если такое дело, надо и дальше посмотреть — на весь мир. Пойдемте радио послушаем, какие там известия.
…Несколько дней люди всей земли жили в тягостном ожидании, чем закончится невиданно напряженная международная обстановка. Разразится или не разразится война?
Победил Разум, Воля людей к Миру. Без войны победили наши Вооруженные Силы, в боевой готовности и мощи которых враг убедился. Агрессоры отступили. Мир вздохнул с облегчением.
«Буран» кончился. Радиотехническая станция Захарчука возвратилась в Малые Сосенки. В военном городке царило радостное оживление — праздновали День Победы.
После того как боевая техника была приведена в полный порядок, локаторщики могли отдохнуть. Отдохнуть после нескольких суток бессонной работы, требующей напряжения всех сил.
Коля Ветохин, уединившись в солдатском «парке», сидел на скамейке. На коленях у него лежал раскрытый блокнот. Боевой, прославленный оператор сочинял новые стихи. На листок в клеточку легли пока две строчки:
Вечером в маленьком военном городке — не в клубе, а на открытом воздухе, там, где Коля писал стихи, состоялся короткий митинг.
— Слово имеет капитан Званцев, — объявил командир роты.
Алексей, еще не успевший снять походного обмундирования, стоял перед уставшими, но довольными людьми. Ему почему-то казалось, что это не солдаты, а рабочие, только что окончившие трудную смену.
— Мы с вами выдержали серьезное испытание, товарищи, — сказал Алексей. — Но благодушествовать нам нельзя. Враги не спускают с нас злобного взгляда. И мы не имеем права поворачиваться к ним спиной. Стране очень важно, чтобы мы с вами находились именно здесь, в Малых Сосенках, чтобы наша бдительность и боеготовность удвоилась и утроилась. Нам, товарищи, можно гордиться и доверием народа и своими делами. Разве это не так?
Потом говорили Захарчук, Толя Ветохин, Гарусов, Володя Клюшкин. Всего по нескольку слов, подсказанных сердцем.
И одно большое, волнующее чувство все более овладевало всеми. Это была высокая солдатская гордость, счастье быть нужным и полезным своей стране, своему народу.
СЕРДЦЕ ПРИКАЗЫВАЕТ
Повесть
I
Вечер. Я сижу в ленинской комнате, неторопливо перелистываю журнал «Советский воин». За соседним столом над шахматной доской склонились младший сержант Лапиньш и ефрейтор Беридзе. И они не пошли в клуб смотреть старый кинофильм. Янис Лапиньш, длиннолицый и белокурый, сидит тихо, спокойно обдумывает каждый ход. В противоположность ему Костя Беридзе шумит, горячится, хватается то за одну фигуру, то за другую. Заранее можно сказать, что он проиграет. А может, на этот раз выиграет?
Поднимаюсь, чтобы поболеть за Костю. Но в этот момент он, мотнув черной, кудрявой, как у барашка, головой, смешивает фигуры и порывисто вскакивает. Костя сердится:
