Мы — военные - [120]

Одно лишь отрадно Тамаре: кажется, и Лыковы собираются жить в Солнечном. Может, снова будут соседями? Это было бы замечательно — и там поселиться рядом с «лапушкой-касаточкой»! Каждый день встречаться, вместе вспоминать милые сердцу Малые Сосенки!

Хорошо бы!.. Но вдруг Яков Миронович откажется от новой должности и настоит, чтобы уволили его в запас? Тогда Лыковы уедут, конечно, в свой Брянск. Какое же все-таки окончательное решение приняли они на семейном совете?

— Мамочка, я на минутку к Марье Ивановне! — на ходу бросает Тамара и выбегает из комнаты.

А Марья Ивановна, взволнованная и растерянная, жаждущая доброго совета, спешит к Званцевым. Женщины сталкиваются в коридоре. Некоторое время они молча смотрят одна на другую и вдруг, обнявшись, заливаются смехом.

— И-их, Томочка, лапушка ты моя!.. Вот ведь кутерьма-то! — сквозь смех произносит Марья Ивановна и уголком фартука вытирает выступившие слезы. — Прямо голова кругом идет…

Тамара заправляет в прическу соседки золотистый локон, свесившийся на лоб.

— Говори, Марья Ивановна, что надумали?

— Ничегошеньки, милые мои, как есть ничегошеньки! И так повернем — хорошо, и этак — тоже вроде неплохо. Все равно перелом в жизни. Ох, какой перелом!.. Я-то больше за то, чтобы не до конца жизнь ломать, если есть такая возможность. Милые мои, ведь столько лет мы с Яшенькой в армии прослужили! И вдруг снимай военную форму, надевай гражданскую… Странно, ой как странно, Томочка, и непривычно!..

— А как Яков Миронович? За то, чтобы до конца ломать жизнь или не до конца?

— Думает. Так думает, касатик, что до еды почти не прикасается. И мундир ему снимать жалко, и повернуть хочется покруче. Утром говорит мне: «Хотя и сватают на хорошую должность, однако надо отказаться. Давай, — говорит, — Маша, выходить на прямую». Вот куда его, упрямого, клонит. А тут еще Иринка подстрекает: «Я советую папе увольняться из армии, поскольку он отстает от современных требований военной науки. Надо уступать молодой смене». Вот ведь какие словеса, скажи на милость! Отец аж побледнел: «Кто тебе сказал такую ересь, будто я отстаю?» Пугнул ее, а потом, касатик, головой поник: «Правильно, доченька, все правильно!..» Милые мои, да где же тут правильно? Всю войну насквозь прошел, можно сказать, героем, после войны честь по чести служит. Вот и Красное знамя в клубе за первое место стоит… И вдруг «отстает»! Ой, не пойму я что-то ничего!..

— Успокойся, Марья Ивановна.

— Тома, лапушка ты моя!..

— Что же мы стоим в коридоре? Пойдем на воздух прогуляемся, что ли.

— И то правда, пойдем! А то от разных мыслей в голове затмение может получиться.

Две женщины — высокая, стройная и низенькая, толстенькая — идут рядышком по направлению к солдатской казарме. Вечереет. Над военным городком бегут низкие тучи, угрожая ненастьем и радуя обещанием дождя. Листочки на молодых, недавно посаженных березках трепещут. Они будто и ждут благодатной грозы и побаиваются ее.

Со спортивной площадки доносятся звучные удары: там, на бетонированных квадратах, идет сражение в городки. После одного из ударов, особенно громкого и какого-то сочного, послышались нестройные голоса одобрения. Выделяется бас Тихона Дорожкина: «Вот как научился, однако, бить товарищ капитан — всю фигуру как метлой!»

— Откуда там капитан появился? — недоумевает Тамара. — У нас же нет капитанов!..

— Ой, милые мои, от мужа отказывается!.. Да твой же Алексей там лупит по бабкам! Эх ты, капитанша!..

Марья Ивановна хохочет, запрокинув голову. Тамара тоже смеется, но сдержанно и смущенно.

— Совсем позабыла, что Алеша теперь капитан. Непривычно как-то…

— Привыкнешь!

Они идут по кирпичным тротуарчикам, выложенным в прошлом году, а по обе стороны зеленеют газоны. Швы между пластами дерна срослись и стали почти незаметны. Жесткая травка ровной густой щетиной тянется вверх. Листочки ее кажутся особенно узкими, потому что, оберегая скудную влагу, свернулись в трубочки. Каждый листочек, устремленный к небу, просит: «Ну, брызни, дождик, что тебе стоит!»

Не станет дело за дождиком!..

Наклонившись, Тамара пробует осторожно приподнять край дернины. Ей интересно посмотреть: как трава вросла в землю своими корешками? Но дернина не поддается: так крепко уцепились за землю маленькие живые корешки. Еще одно усилие — и вот они, молодые, прочные, как беленькие электропровода, корни показались из-под дернового пласта. Было похоже, что пласт крепко-накрепко пришит ими к песчаной почве военного городка.

— Вот они какие! — торжествуя, восклицает Тамара. — Приросли все-таки!

Марья Ивановна приседает на корточки, ласково прикасается к корешкам, таким нежным и таким сильным. Она словно хочет убедиться: настоящие они или не настоящие?

— Лапушки мои хорошие, — с умилением произносит она, — живут… Скажите пожалуйста, приросли!..

Женщинам кажется, что и сами они, офицерские жены, корешочками приросли к неудобной почве Малых Сосенок. Даже не представлялось, как можно уехать отсюда, жить где-то в другом месте.

— Ой, нелегка будет пересадка! — вздыхает Марья Ивановна, уверенная, что соседка понимает ее.

У Тамары тоже щекочет в горле и сердце начинает щемить.