Мы — военные - [118]

— А-а, вот они, гости из далеких краев! — воскликнул он. И, не закрывая двери, крикнул в глубину комнаты: — Прибыли из Малых Сосенок. Ну, давайте сюда, товарищи, к начальнику политоргана. Аркадий Игнатьевич, я думаю, мы вместе тут и побеседуем, а?

— Конечно! — послышался голос подполковника Воронина. — Проходите, дорогие гости, садитесь. Да не там, давайте сюда поближе, в мягкие кресла.

Сначала речь шла о делах в роте, о том, как праздновали Первое мая, о женитьбе лейтенанта Гарусова. Яков Миронович знал, что это все присказка, а сказка будет впереди. Глубокое кресло казалось ему жестким и неудобным.

Видя его нетерпение, Воронин сказал, обращаясь к командиру полка:

— Не томите вы их, товарищ полковник, выкладывайте главное, зачем вызвали.

— Хорошо, — согласился тот, — давайте о главном. Вашему рапорту, товарищ майор, мы ходу пока не дали. Есть такая пропозиция: предложить вам иную должность в полку.

— Писарчуком? — невесело усмехнулся Лыков.

— Почему же писарчуком. Подберем что-нибудь другое. А в роте вы, действительно, засиделись.

— Я вообще в армии засиделся… Пора к берегу прибиваться.

— К берегу нам не положено, — вставил Воронин, — мы должны всегда оставаться на быстрине.

— Быстрина бывает разная…

Полковник Рощупкин сразу подхватил, будто ожидал эту реплику:

— А вот такая быстрина не подойдет — моим заместителем по хозяйственной части, а? Не торопитесь отвечать, продумайте все «за» и «против». Через недельку скажете. А в запас вы успеете уволиться в любое время. Так, что ли?

— Так… Задали вы мне ребус-задачу…

— Ничего, помозгуете — решите. Теперь о быстрине для Званцева. Тут ваше слово, Аркадий Игнатьевич.

В отличие от Якова Мироновича Алексей сидел в кресле неподвижно, будто влитый в него. Он не пошевелился и при последних словах командира полка. Только брови еле заметно дернулись. «На должность командира роты сватать не станут, — догадался он. — Что-то иное, поскольку беседовать будет Воронин. Но что именно?..»

— С обязанностями пропагандиста полка справитесь? — без всяких предисловий обратился к Алексею подполковник Воронин.

Алексей наконец-то неторопливо сменил позу в кресле, которое жалобно заскрипело под ним. Помолчав, сказал с шутливой обидой:

— Ну вот: майору Лыкову дали возможность подумать недельку, а меня заставляете отвечать сразу. Это несправедливо.

Все засмеялись.

— Я не заставляю вас отвечать сразу, — пояснил Воронин. — Я только поставил вопрос, а ответ на него можете дать тоже через недельку.

— Это другое дело…

— А сейчас…

Подполковник Воронин не успел объяснить, что произойдет сейчас, как в дверь постучали. После разрешения: «Да, войдите» — на пороге показалась жена командира полка Софья Матвеевна — та самая машинистка, которая перепечатывала Алексею формуляр истории части. Под мышкой она держала папку с бумагами.

— Борис Федорович, выписку из приказа… — начала она официально. И тут же радостно, узнав Алексея: — А, здравствуйте!..

Мягко пожимая руку женщине, Алексей признался полковнику Рощупкину:

— Софья Матвеевна меня очень выручила в тот раз. Она была моим добрым гением.

— Ну что ж, — довольно произнес полковник. — Пусть и сегодня она будет вашим добрым гением. Раскрывай-ка свою папку, Софья Матвеевна.

Выписка из приказа гласила о том, что Званцеву Алексею Кузьмичу присваивается воинское звание «капитан». Лейтенанты Гарусов, Захарчук и Фомин становились старшими лейтенантами.

Растроганно отвечая на поздравления, Алексей — вот ведь слабость человеческая! — как бы со стороны смотрел на себя, на свои золотые погоны с четырьмя серебряными звездочками. Видно, детское чувство самолюбования присуще каждому в любом положении, в любом возрасте. Ясно понимал Алексей, что повышение в звании — это признание его зрелости, как офицера-воспитателя, что оно, это признание, накладывает на него новые, более высокие обязательства. Но помимо его воли думалось в эту минуту о другом: о том, как воспримут новости в маленьком гарнизоне, как удивленно и радостно вскинет брови Тамара, как в роте почтительно будут произносить: «Товарищ капитан».

С трудом прогнал Алексей эти мелкие, тщеславные мыслишки и сказал дрогнувшим голосом:

— Оправдаю… Оправдаю доверие!

В папке, что принесла Софья Матвеевна, находилась и выписка из другого приказа: в звании повышались многие из числа рядового и сержантского состава радиотехнической роты, которой командовал майор Лыков.

Сколько радостного оживления будет в Малых Сосенках по этому поводу! Сколько восторженных разговоров и добродушных шуток вызовут новые золотистые нашивки на черных погонах!

Майор Лыков сам ходатайствовал о присвоении своим подчиненным новых званий, но теперь, читая приказ, словно впервые узнавал об этом. С удовлетворением говорил:

— Калашников и Рыжов вполне достойны быть старшими сержантами… Про братьев Ветохиных и разговору не может быть — золотые ребята. Гречухе для начала тоже надо по лычке на плечо. Хотя и молодой солдат, но гвоздь. И Анисимову, нашему аккуратному почтальону, звание младшего сержанта не помешает.

Чудилось Якову Мироновичу, что те, кого он называл, по очереди выходят из строя и громко произносят: «Служу Советскому Союзу!» Честь они отдают четко, по-уставному, но у каждого своя, неповторимая, как походка, манера поднимать руку, сгибать ее в локте, подносить ладонь к шапке или пилотке. У Якова Мироновича защемило вдруг сердце: расстанется он скоро со своими питомцами, навсегда расстанется! Кому прикажут передать их? Кто вместо него будет стоять перед строем на плацу, вымощенном кирпичами?