Мы — военные - [117]

— Подсчитала пенсию? Вот тоже мне экономист-плановик!.. Разве в рублях дело? С армией расставаться трудно, голова ты садовая!

— А мне, думаешь, не трудно? — всхлипнула вдруг Марья Ивановна. — Я ведь тоже насквозь стала военной…

На стареньком газике, воспользовавшись случаем, пристроился с офицерами и Володя Пахоменко. Срок отпуска у него заканчивался, и ему пора было возвращаться в свое суворовское училище.

— Садись, кавалер, рядом с шофером, — предложил ему Яков Миронович. — Перед тобой должны все пути-дороги открываться. А мы уж как-нибудь на заднем сиденье.

Мимо, обласканные весенним солнцем, проплывали поля — нежно-изумрудная зелень озимых, матовая чернота яровых, по которым важно расхаживали грачи — тоже черные, но с синеватым отливом, побуревшая прошлогодняя стерня, на которой кое-где темнели приплюснутые к земле стожки соломы. За полями, как бы вращаясь на огромном диске, медленно двигались красные квадратики черепичных крыш, продолговатые строения животноводческих ферм, зубчатые выступы лесов и рощ.

Алексей вспоминал события последнего года своей службы в Малых Сосенках, и ему казалось, что они, эти события, проплывают перед глазами так же, как меняющиеся пейзажи по сторонам дороги. Впрочем, нет, не так! Не катил он в течение года вот так по асфальтированному шоссе. Это был, скорее всего, крутой подъем в гору. Поднималась вся рота, и он, замполит, поднимался вместе с нею. Росли люди, и он рос вместе с ними.

Губы Алексея невольно тронула улыбка: вспомнил, как по прибытии в Малые Сосенки представлял себе политработу в виде сложной машины со множеством кнопок и переключателей. И знал он эту машину только теоретически. Что ж, теперь он и практически маленько овладел ею. Но легче ли стало? Кажется, не легче. Только тропы, ведущие в гору, видны теперь отчетливее, и нога на каменистые уступы становится увереннее.

На собственном опыте Званцев убедился, как трудно порой подбирать ключики к солдатскому сердцу. Взять хотя бы того же Семена Марченко, чей упрямый затылок, высоко подстриженный под «бокс», торчит сейчас перед глазами Алексея. Сколько пришлось помучиться с этим «трудным» солдатом, подбирая злосчастные ключики! Подобрал или не подобрал? Кто ж его знает! Вот за Дзюбу, пожалуй, можно поручиться, а за этого нет. Пока кто-то из старших рядом, все идет честь по чести. Отвернешься на минутку — того и гляди, даст «руля влево».

А среди молодых солдат есть двое-трое похлеще Семена Марченко… Подбирай ключи, замполит!

Может, изменения по службе ждут Алексея Званцева? Но что именно предложат ему в Солнечном? Командование ротой? Нет, не хотел бы он снова на строевую. По душе пришлась должность политработника, не менее трудная и ответственная, чем должность строевого командира…

— Задремал, комиссар? — прервал мысли Алексея майор.

— Нет, просто задумался…

— Я тоже задумался.

— О чем?

— Знаешь, Кузьмич, все-таки решение я принял правильное!

— Ты все о том же?

— Все о том же. Не могу я рассчитывать на военную карьеру. Нет у меня для этого данных, пойми ты это! Военной академии я не кончал, в теории слабоват. Практика, скажешь? На одной практике, други мои, далеко не уедешь. А военное дело, сам видишь, как развивается. Вон какая сложная техника пошла!..

Нахохлившись, Яков Миронович замолчал. Алексей тоже не возобновлял разговора. Так до самого Солнечного и не промолвили больше ни слова.

И вот идут они по гулкому коридору штаба полка. Паркетный пол навощен и натерт до зеркального блеска. Фигуры майора Лыкова и старшего лейтенанта Званцева отражаются в нем. Ступают провинциалы осторожно — не привыкли ходить по паркетам.

У окна, в глубокой нише, стоит полковое Знамя, завернутое в черный чехол. Рядом с ним похожий на изваяние часовой с автоматом на груди. Лицо у часового торжественно-строгое. Майор и старший лейтенант подносят ладони к фуражкам, отдавая честь боевому Знамени.

И невольно представилось Лыкову его прощание — очевидно, скорое — со Знаменем. На широком плацу выстроится весь полк. У приспущенного алого полотнища он, майор запаса, преклонит колено и прильнет губами к шелку, пропахшему пороховым дымом, овеянному ветрами многочисленных сражений, украшенному победными орденами. Он поклянется быть и на поприще мирного труда верным боевым традициям, высоко нести честь офицера-гвардейца. Да есть ли на свете такие трудности, которых испугался бы человек, прошедший суровую закалку войны, много лет прослуживший вот под этим боевым Знаменем? Нет таких трудностей!

— Вот так, товарищ старший лейтенант, — промолвил Яков Миронович.

По тону, каким были произнесены эти слова, по взгляду майора — какому-то одухотворенному, спокойному и в то же время исполненному решимости — Алексей сразу разгадал настроение Лыкова, его мысли. Он и сам при виде Знамени испытывал чувство радостной приподнятости.

— Вот так, товарищ майор, — тихо отозвался Алексей.

Кабинеты командира полка и его заместителя по политической части находились в самом конце коридора, один напротив другого. Когда Лыков и Званцев приблизились к ним, дверь с надписью: «Подполковник Воронин» — распахнулась, и на пороге показался командир полка полковник Рощупкин.