Мы умели верить - [96]

– Они всячески стараются помешать тебе уйти. Это как пытаться отписаться от рассылки «Коламбия-хаус»[103].

– Ха! Они шлют тебе простыни листовок?

– Ага, – сказал Роман. – Ты получаешь одиннадцать лет вины всего за доллар.

Йель спросил, почему он почувствовал побуждение оставить церковь, но Роман только пожал плечами.

– Кое с чем у меня были нелады, – сказал он.

И Йель решил не настаивать с расспросами. Он помнил то чувство, когда кажется, что другой знает о тебе что-то особое – такое, в чем сам ты еще не можешь себе признаться, и ему не хотелось, чтобы Роман испытывал нечто подобное. Ему вспомнилась одна пожилая кассирша в супермаркете, которая смотрела на него-подростка с самым скорбным видом. Он стал задумываться о своих покупках – жвачка выдает в нем гея? – и довольно скоро он стал находить поводы ездить в другой магазин, за шесть миль к югу. А еще был мистер Ирвинг, его школьный психолог, который заботливо, наморщив лоб, спрашивал Йеля, планировал ли он поступать в колледж с «космополитичным духом». Отношение тех двоих он воспринимал больнее, чем насмешки сверстников, которые просто называли его педиком и засовывали женские тампоны в его школьный шкафчик. Потому что так поступали и с другими ребятами. У любого могли взять трусы и бросить в бассейн, любой мог заниматься, день за днем, по учебнику, на который кто-то помочился. Но только на реальных педрил смотрели с жалостью взрослые. И хотя Романа с трудом можно было считать подростком – он был всего на несколько лет моложе Йеля – Йель оставил эту тему.

– Наша главная задача, – сказал он, когда они остановились заправиться в Фиш-крик, – помимо установления связей с готовыми картинами, это датировка. Надо помочь ей вспомнить хотя бы годы для работ без дат. Я понимаю, ей хочется рассказывать нам истории, но Билл будет беситься, если мы вернемся без хронологии.

Почти все работы были подписаны, но датированы немногие. Что особенно удручало в отношении Модильяни.

– Мне нужно вернуться к пятнице, – сказал Роман.

Но был только понедельник, и хотя Йелю хотелось остаться в Висконсине навсегда, подальше от Чикаго, подальше от Чарли, он сказал:

– Я думаю, это займет всего два дня. Большие планы на выходные?

– Она и правда умирает?

Роман тер скребком ветровое стекло, а Йель заливал бензин. Роман был в черном пальто и черных джинсах – Йель всегда видел его в только в черном – и вне городского окружения это придавало ему неуместный, депрессивный вид.

– Застойная сердечная недостаточность, я так понимаю, может атаковать совершенно неожиданно. Нужно иметь в виду, что каждая встреча с ней может оказаться последней. Так что сперва рисуем общую картину. Потом – цветистые детали.

Вернувшись в машину, Роман сказал:

– Я хочу знать, как вы смогли так быстро завоевать ее доверие?

Йель хотел сделать вид, что причина ему неизвестна, но вместо этого сказал:

– Думаю, я напоминаю ей внучатого племянника. Мы были близкими друзьями. Он умер в октябре.

– О.

– У него был СПИД.

Роман отвел взгляд в свое окошко.

– Сожалею о твоей потере.

Они поужинали в Эгг-харборе и вселились в тот же отель, что и прежде. Нора сказала им, что «лучшее время» у нее по утрам, поэтому – без Билла Линдси с его бесконечными возлияниями – они рано разошлись по номерам. Йель слышал через стену в ванной, как Роман чистит зубы, сплевывает воду. Раковины, наверняка, располагались вплотную друг к другу. Йель мог бы пожелать Роману спокойной ночи прямо через стену, но к чему такая фамильярность?

Нора ожидала их, сидя перед слабо горевшим камином. В руке у нее был баллончик с распылителем, кресла-каталки поблизости не наблюдалось.

– Давайте сделаем вам кофе, – сказала она, и Дэбра затопала на кухню с видом нерадивой официантки.

– Роман, – сказала Нора, ставя ударение на второй слог, словно он был испанцем, – будь молодцом, помоги бабушке, – и протянула ему баллончик. – Дэбра считает, это ни к чему. Это мятная вода, от мышей, – Йель с Романом оглядели комнату, но грызунов не заметили. – Это их отпугивает. Ты мог бы распылить вдоль половиц? И оконных рам.

– Я… конечно, – сказал Роман и положил блокнот и ручку на диван, рядом с Йелем.

Йелю хотелось подойти к делу постепенно, логическим путем; у него в уме было несколько вариантов завязки беседы, но ни один из них не включал опрыскивание грызунов мятой. Он стал рыться в своей папке, ища список работ, но Нора заговорила первой.

– Я довольно-таки переживаю, – сказала она и выразительно посмотрела на Йеля, словно он должен был знать, в чем дело. – Те бумаги, что мы подписали. Нужно было попросить Стэнли объяснить их мне получше.

– О! Там что-то…

– Все, что мы говорили о том, чтобы все работы выставлялись на равных, этого там не было.

Роман стоял у камина и крутил распылитель, пытаясь найти нужный угол. А с кухни слышалось, как булькает кофе и гремит посудой Дэбра.

– Верно, – сказал Йель. – Верно. Это нормально. В редких случаях делают индивидуальный договор дарения, с конкретными условиями, но с ними много возни. Я могу вас заверить, что не забыл ваши пожелания.

– Слушайте, – сказала она, – я не дурочка. Я понимаю, что работы Ранко – это не то, что вы бы выставили при других обстоятельствах. Но они не