Мы умели верить - [95]

– У нас…

Она не могла говорить. Она не могла смотреть на Ричарда. Наконец она пробормотала:

– Что мне теперь делать?

– Ну. Вы платите мне. Ха. А я даю вам адрес. После этого дело ваше.

Но Клэр не хотела, чтобы она появлялась до завтра.

– Она хочет, ну, понимаете, немного времени, – сказал Арно. – Подготовиться. Она была слегка шокирована.

– Вы не думаете, что она скроется? – сказала Фиона. – Что, если она убежит?

– Что ж. Понятия не имею. Но у меня такого впечатления не сложилось.

Ей хотелось тут же направиться по этому адресу, едва Арно вручил ей бумажку, но зачем? Это могло только навредить.

Арно спешил уйти; он вел и другие дела, но потратил весь день, выслеживая Клэр. Серж взял у Фионы разряженный телефон, поставил на зарядку и сказал, что принесет ей в комнату еды. Ее трясло и, должно быть, остальные это заметили.

Было слишком рано звонить Дэмиану в Портленд, но не слишком рано для звонка Сесилии. Сесилии теперь, наверное, за семьдесят, но в сознании Фионы она всегда выглядела как в середине восьмидесятых. Пиджак с подплечниками и волосы, уложенные гелем, лицо ясное и гладкое. После того как Курт с Клэр вступили в «Совместную осанну», Фиона виделась с ней только раз. Сесилия тогда паковала вещи в своем доме в Эванстоне, переезжая на Верхний полуостров, и они сидели за столом на пустой кухне. Сесилия волновалась за Клэр и Фиону, но на Курте, по ее словам, она давно поставила крест.

«Я могла бы сказать тебе, – произнесла она тогда. – Я бы сказала тебе. Если бы знала, что ты познакомила их. Он весь как есть в отца. Ну, нет, он умнее отца. Но от этого мало толка. Он либо слишком много рефлексирует, либо ведет себя импульсивно. Это замкнутый круг: зацикленность на чем-то и навязчивые состояния. Я пыталась. Фиона, я пыталась. Он взрослый, и я совершала ошибки, но уже не могу их исправить».

Тогда Фиона узнала, что Курт украл у матери больше двадцати тысяч долларов, что он врал во время реабилитации, врал психотерапевтам, которых она оплачивала.

Теперь Фиона набрала номер Сесилии и слушала гудки, а когда включился автоответчик, она позвонила снова. Серж появился в ее комнате с подносом: хлеб, виноград, несколько ломтиков мягкого сыра. Высокий тонкий бокал воды.

Наконец Сесилия ответила, сухим, уставшим голосом.

– Ну, я с новостями, – сказала Фиона.

– А мне они понравятся?

– Да.

Серж поставил поднос и присел в изножье кровати, вслушиваясь. Фиона не возражала – это давало ей возможность смотреть кому-то в глаза во время разговора.

– Курт в порядке, – сказала Фиона. – Я с ним даже говорила. Кажется, он ничего не употребляет. И он был трезвым. И здоровым, и все такое.

Она сообщила, что он живет с кем-то, не с Клэр, но не стала говорить, что он женат. Как и то, что он был арестован. А затем она сказала:

– Мы нашли Клэр. Я увижусь с ней завтра. Возможно, я тороплю события, но тебе надо подумать о вылете.

Сесилия вздохнула долгим, усталым вздохом. Фиона представила ее в банном халате.

– Я понимаю, зачем тебе там быть, – сказала она. – Я люблю Курта, но он взрослый человек, и я уже не считаю себя его матерью, не в той степени, как раньше. Этому было свое время, и оно прошло.

– Да, – сказала Фиона. – Но мне нужна твоя помощь, – она впилась ногтями в колено. – И у нас есть внучка.

1986

Йель испытал облегчение, когда наконец выехал в Висконсин в понедельник, погрузив в багажник все свои вещи. На пассажирском месте сидел Роман, дороги блестели, на фоне неба вырисовывались черные деревья. На «ниссане», взятом напрокат, пахнущем искусственной сосной, они направлялись в Париж 1920-х. Йель представлял, что за каждый час пути они отматывают пятнадцать лет в прошлое. Они достигли Стерджен-Бэя, когда сгорел «Гинденбург»[100]. Подъехав к дому Норы, Йель ощутил себя на пороге парижского кафе, освещенного газовыми лампами.

Когда-то он обвел дату 26 января в своем карманном календарике – он не помнил, чтобы делал это, значит, скорее всего, был пьян – и за последние недели несколько раз пересчитывал сроки. А сегодня было двадцать седьмое. Двенадцать полных недель и один день после поминок Нико. Если в тот вечер Чарли действительно заразился, тогда Йель мог подхватить вирус вскоре после этого. Он мог подождать до конца марта, три полных месяца после последнего секса с Чарли, или мог взвести курок сейчас. Потому что, даже если он заразился при последнем контакте, любые антитела, по словам двух разных операторов горячей линии «Говарда Брауна» в два разных вечера, могли проявиться уже сейчас с вероятностью 80 процентов. И некоторые врачи полагали, что сразу после заражения скорость распространения наивысшая – Йель это знал благодаря нескольким полезным статьям в газете, которую печатал один засранец, вполне возможно, виновный в его скорой смерти.

Йель попытался разговорить Романа и спросил его о детстве.

– Это не то, что ты себе рисуешь, когда слышишь о Калифорнии, – сказал Роман. – Партия Доннера[101] застряла в Траки[102].

– Они застряли в Калифорнии?

Йелю это показалось абсурдным.

– Каннибализм и лыжный спорт. Вот что нам досталось.

Йель спросил, считает ли он все еще себя мормоном, и Роман скорчил рожу и ответил не сразу.