Мы стоили друг друга - [10]

— И я скучала.

— А ты как скучала?

— Ужасно.

— А я еще ужасней…

И все же эта идиллическая картина для нас не типична. Мы ссоримся часто и неизвестно почему.

Вот читаем вместе книгу, помню, тогда еще только недавно появилась в «Иностранке» — «Над пропастью во ржи». Мы сидим смирненько рядышком и читаем. Идея, конечно, моя… Я вскрикиваю почти на каждом предложении, тереблю Юльку за рукав:

— Здорово, да, здорово?

— Не знаю, — бурчит он, — ничего хорошего не вижу.

— Ну как же можно не видеть, это же чудо просто…

— Господи, ты какая-то истеричка…

Я замолкаю, я злюсь на него за то, что он так упрямо не хочет разделить мои эмоции. Прощаемся мы холодно.

А через день он приходит, и когда я открываю дверь, прямо на лестнице нахлобучивает на меня пыжиковую шапку. Он говорит, что шапку ему купил отец, а она оказалась мала и поэтому он дарит ее мне. Я вспоминаю, что когда-то говорила о том, что хотела бы иметь такую шапку.

— Юлька, не надо, что ты… Что ты скажешь отцу?

— А ты думаешь, он спросит? Я ему до лампочки.

— Но это же мальчиковая шапка! (Именно такую-то я и хотела.)

— Будешь носить ее задом наперед — вот и все дела.

Я смотрю на него и улыбаюсь.

В нашу лабораторию принесли четыре билета на вечер московских поэтов.

Решили эти билеты разыграть. Но не каждый по отдельности, а сразу пару билетов выигравшим. Мне никогда не везло в таких вещах, и когда я тащила из чьей-то шапки бумажку, то уже заранее знала, что не выиграю. Так оно и оказалось. Повезло шефу.

— Пойдешь со мной? — спросил он, увидев, что я чуть не плачу.

Но что за радость мне идти с ним, если я хотела, чтоб пошел Юлька! Я-то что, я и так прочесть могу, да и читала. А вот Юлька… Книжек поэтических теперь не достать, а в Публичку он не пойдет, особенно если я буду на этом настаивать.

— Нет… — глухо сказала я.

Шеф знал про Юльку. Про него знали все мои сослуживцы. У нас каждое утро начиналось с того, что кто-нибудь спрашивал:

— Ну, Маша, как там твой гасконец?

И я чистосердечно рассказывала — что, как и почему. Ну, кое о чем, конечно, приходилось умалчивать, хотя все, особенно мужчины, были настойчиво-любопытны. Я с удовольствием отвечала почти на все вопросы, но все же не на все…

И вдруг…

— Ладно, черт с тобой, бери оба… — И шеф протягивает мне билеты.

И вот мы с Юлькой явились на этот вечер. Я видела по Юлькиным глазам, что ему нравится толпа у входа.

Потом мы уже сидели в зале — и как-то неожиданно в неизвестно откуда выскочил на сцену Евтушенко.

Вдоль моря быстро девочка проходит,

бледнея, розовея и дичась.

В ней все восходит. Что с ней происходит?

В ней возникает женщина сейчас.

Она у моря тапочки снимает,

вступая, словно в музыку, в него,

и все она на свете понимает,

хотя не понимает ничего…

Я забыла про Юльку. Я смотрела, вытянув шею, потому что это было мне, про меня. Мне хотелось, чтоб он видел меня, знал, что это я — Маша.

…пусть не боится мама —

тебе не причиню я, Маша, зла.

Мне от тебя немного надо, Маша,

и очень много — чтобы ты была.

Потом был Вознесенский. Я схватила Юлькину руку, прижала ее к груди, и он впервые не ощерился на такой всплеск моих эмоций, тем более что на сцене уже была Белла Ахмадулина и прекрасным своим голосом говорила уже теперь про Юльку — ну про кого же еще, как не про Юльку:

…Входил он в эти низкие хоромы,

сам из татар, гулявших по Руси,

и я кричала: «Здравствуй, мой хороший!

Вина отведай, хлебом закуси…»

Ну конечно, из татар, из поляков, из каких угодно, но только из нездешних, не из таких, как все.

…И все же он, гуляка и изменник,

не вам чета. Нет! Он не вам чета!

Ну конечно, и это ведь про Юльку. Он мне казался тогда ужасным гулякой и изменником, ужасающим гулякой и изменником, но все-таки — не вам чета, не вам чета.

…Когда мы вышли после концерта, Юлька начал что-то говорить. Но я промолчала, потому что чувствовала, что Юлька говорит совсем не то, что думает. Он ни за что не хотел быть хоть в чем-нибудь со мной согласным, его до смерти раздражало мое всезнайство.

Помню, как часто мы ссорились из-за этого. Однажды, когда я совершенно случайно решила задачу по геометрии для поступающих в Московский университет, условия которой были опубликованы в «Технике — молодежи», Юлька просто-напросто перестал со мной разговаривать. Я решила эту задачу только потому, что не была обременена большими знаниями, а люди, которые знали геометрию в тысячу раз лучше меня, просто-напросто не думали, что все может быть так просто. Когда я попыталась объяснить это Юльке, он страшно разозлился, считая, что я «по своей идиотской доброте, которая никому не нужна», просто-напросто утешаю его, хоть он в этом не нуждается.

3. Ревность

Умная Тамара говорила, что никакой любви между мной и Юлькой не может быть, потому что «любовь должна быть обусловлена тремя факторами: уважением, дружбой и желанием».

Юлька меня не уважал — это факт, если б уважал — не спорил бы по всякому поводу. Дружба? Этого тоже не было — какая ж дружба, когда мы любили… А желание, то есть это самое дурацкое половое влечение, я отрицала, краснея от злости и стыда. Надо же сказать такую гадость: половое влечение! Ну уж нет! Такое могла выдумать только умная Тамара и не постесняться сказать вслух.