Мы стоили друг друга - [9]

— Ну, первый! — отмахнулся Вовка, желая продолжить рассказ.

— И второе место по городу… — сказал Юлька.

Вовка, и так-то врущий из последних сил, уставился на Юльку ошарашенно, потеряв нить рассказа. По его лицу было заметно, что он ужасно удивлен: как это такой вредный и коварный Юлька вдруг вздумал ему публично льстить!

— Ну, второе, — небрежно сказал Вовка, будто это для него ничего не значит.

— Так ты бы и хвастался тем, что у тебя и правда есть. А ты хвастаешься тем, чего нет и не было. Вот петух-то еще…

Вовка не сразу сообразил, что его оскорбили. А когда сообразил, двинулся на Юльку.

Остальные парни не рвались вмешаться. По-моему, им просто надоело Юльку лупить.

Я встала между Вовкой и Юлькой.

— Отойди, — сказал Юлька.

Но я и не подумала отходить. Ведь именно сейчас я любила Юльку как никогда. Ну хотя бы за то, что несколько дней назад он кукарекал точно так же, как Вовка сейчас, и если сейчас он осадил Вовку, то ведь только потому, что это я, я научила его не кукарекать.

Он послушался меня. Он понял меня. Первый человек в моей жизни, который послушался меня. Да как же я могла позволить кому-то его ударить?

Вовка стоял напротив меня и через мою голову строил Юльке угрожающие рожи.

Я обернулась к Юльке: его лицо было простым и спокойным, не деланно спокойным, а по-настоящему спокойным.

— Отойди, — ласково сказал мне Юлька.

— Дурак! — крикнул Вовка. — Если б не твоя девчонка, я бы из тебя блин сделал. Погоди, через пару недель она тебя бросит — посчитаемся.

— Умный! — ответила я Вовке.

— Не надо, Машенька… Пошли отсюда, — сказал Юлька так же ласково.

Это не было бегством — он прошествовал через всю комнату медлительной, развинченной походкой. По лицам парией я видела, что они еле сдерживаются, чтоб не ударить его в спину.

Мы пошли в мою комнату.

— Никогда, — сказал Юлька, — слышишь, никогда не защищай меня. Да можешь ты понять, чертова кукла, что пора быть женщиной! Не смей за меня заступаться, тебе ясно? Не лезь, где тебя не спрашивают.

Он был взбешен. За что-то он меня ненавидел.

— Убирайся вон, — сказала я, — и больше не приходи.

— Сей момент… иди, веселись без меня, там тебе лучше… с теми…

— И правильно, если б тебя побили…

Он ушел и хлопнул дверью. Я выскочила за ним следом и закричала:

— Юлька, не уходи от меня… Юлька, я не хотела!

Но он и не думал возвращаться.

…Мы поссорились. Как надо мириться — я не знала. Совета можно было спросить только у Наташки, потому что ведь она знакома с Юлькой давно. Но своего мнения у Наташки не существовало, в наперсницы она не годилась.

— Он дрянь, дрянь, — говорила я.

— Дрянь, — эхом откликалась Наташка.

…— Дрянь, дрянь, — говорила я.

— Дрянь, с детства дрянь… Бяка, — говорила Наташка.

— Нет, он не дрянь, он лучше всех, — говорила я.

— Вообще-то он хорошенький, — соглашалась Наташка. Она, как Людоедка Эллочка, знала не так много слов. Хорошенькими она называла трусики и хорошеньким же — Юльку.

— И никакой он не бяка, он просто всегда сам по себе…

— Но ведь все же его так звали. Не может же быть, чтоб он один был хорошим…

…А Юлька не приходил уже вторую неделю. И я не помню, как я жила все это время: я роняла вещи, проезжала мимо нужной остановки, а найдя под диваном осколок разбитой нами рюмки, целовала холодное стекло.

…Я стирала в десятой воде ни в чем не повинную рубашку отца с яростью, достойной гораздо более великих целей. Просто забыла, что это уже десятая вода, как забывала в те дни все на свете.

Раздалось четыре долгих, нахальных звонка, потом игривое похихикивание Наташки, а уже затем Юлькии голос.

— У нас на кухне никого нет, тут и посидим, — старалась Наташка.

Старалась она для меня: медвежья услуга. Я не знала, что мне надо делать. Без подготовки, без разбега — бух, и привет! А наряд?

Юлька вошел в кухню и сел на табуретку. Я делала вид, что никто не входил, что я тут одна и фальшивым голосом пела на псевдо-каком-то языке:

Буна сэра, синьорина,

Буна сэра!

Тап, тип-тип, тан, тип-тип

Даб!

— Сегодня мы не здороваемся? — задал Юлька риторический вопрос, так как уверенности в том, что я отвечу, у него в голосе не было.

— Чего это Машка Семашка не здоровается? — спросил Юлька у Наташки.

— Это уж ваше дело, — сказала Наташка, грубо подчеркнув свою роль сводницы, да еще, ко всему прочему, и удаляясь.

— Меня тут побили здорово! — сказал Юлька.

Знал ведь, что уж тут-то я отзовусь.

— Где? Что разбили? Покажи!

Он доблестно сверкнул глазами, откинул со лба прядь волос и показал приличную гулю. Гуля была свежая.

— Надо йодом залить, а то еще может быть заражение!

— Ничего. Будет заражение — ампутируют голову, буду ходить без шляпы…

Мужчина после драки — это зрелище!

Уж какая-то драка была же — где бы он иначе обзавелся такой гулей? И вообще, пока я ее рассматриваю, Юлька уже сжимает мои мокрые, мыльные руки. Мы оба внезапно замолкаем.

— Да ерунда все это, — почти шепотом говорит Юлька и сажает меня к себе на колени. Вырываться из его клещей бесполезно, да я и не собираюсь вырываться.

Кто-то заглядывает на кухню, кто-то вскрикивает, я все это слышу, а Юльке абсолютно начхать. Как же — после драки!

— Я скучал без тебя, Семашенька…