Мы стоили друг друга - [12]

шенко вместо Евтушенко, спрашивал про Хемингуэя: «Это не тот, у которого был голубой период?» В итоге он вообще заговорил с вологодским акцентом и сказал, что, кроме «Щит и меч», ничего не читал и читать не собирается.

К моему стыду и горю, я еще участвовала в концерте, пела. Господи, как только у меня хватило нахальства петь, да еще при Юльке? Надо сказать, что зал реагировал очень добродушно — мне даже бисировали, и я распелась не на шутку, а когда вернулась к своему столику, то отчетливо услышала:

— Вам с вашим голосом — в балет.

Шутка была старая, глупая — я-то знаю, что Юлька всегда ненавидел такие шутки, однако же он сказал это. И мои милые сослуживцы посмотрели на меня с жалостью. Что угодно, но только не такая жалость!

— Уводи ты своего поросенка, — как всегда понимающе сказал шеф и как всегда понимающе подмигнул.

— Ты можешь остаться, а я пойду, — сказала я Юльке.

На улице он был само благородство, сама невинность. Просто нельзя было представить себе, что несколько минут назад он вытворял такие дурацкие шутки!

Объяснения этому я долго не могла найти. Ревновать он не мог, я не давала повода, но тогда что?

По-моему, причина Юлькиной злости была в каком-то нашем с ним неравенстве.

Черт возьми, просто смешно, но это было чуть ли не социальное неравенство. Но, в таком случае, почему я в этом неравенстве была выше?

Если уж сравнивать наши семьи, то все говорило как раз в его пользу: в доме огромная библиотека (половина книг на иностранных языках, которые знал его отец), множество картин (по-моему, хороших и настоящих), отец — крупный ученый, мать хоть и недалекая, но с апломбом, всегда причесанная, в общем — хозяйка салона.

А у меня что? Мама вечно орет как громкоговоритель, раз в год по обещанию делает прическу, утверждая, что она уже старая, хоть она намного моложе Юлькиной матери, у отца — неоконченные семь классов. Из картин у нас рыночные медведи Шишкина, а книг, до того как я сама стала их покупать, вообще в доме не было. Правда, родители были записаны в библиотеке и прилежно ее посещали, но не скажу, чтоб они имели понятие о том, кто такой, например, Гегель: вождь пролетариата или средневековый художник (его путали с Бебелем, в свою очередь считая, что Бебель — то же самое, что Клара Цеткин).

И все-таки Юлька очень любил приходить к нам и не любил, когда я приходила к нему.

Мы сидели с ним на нашей коммунальной кухне или смотрели телевизор вместе с моими родителями, а по праздникам сидели вместе со всеми (куча родственников и друзей родителей) за столом, и пели вместе со всеми, и в общем-то не скучали.

А у Юльки было три комнаты. И мама его была в тысячу раз приветливее моей мамы (моя боялась, что я выйду замуж, поэтому не очень-то жаловала Юльку), и все же приходить к нему мне не очень хотелось.

— Почему они у тебя никогда не разговаривают друг с другом? — спросила я однажды.

— Им не о чем разговаривать…

— Как это не о чем?

— У него в голове умные идеи, а у нее вообще непонятно что. Романы какие-то…

— Она же старая…

— Ну, положим, не такая уж старая, да потом она и не виновата, если ему все до лампочки. Вот женюсь я на тебе, тебе тоже скоро наскучит со мной разговаривать.

— Ну да, наскучит… Ты что, дурак?

— Это тебе кажется, что я не дурак, потому что ты влюблена в меня как кошка.

— Ты опять?

— Ну хорошо, не буду… И все-таки мне все время кажется, что ты со мной по ошибке.

— Почему ты всегда на себя наговариваешь?

— Я не наговариваю, я точно знаю, что я калиф на час. Просто я у тебя первый… А замуж не пойдешь!

Замуж! Это для меня была такая же абстракция, как «половые влечения», которые так волновали умную Тамару.

— А вообще, — говорил Юлька, — ты совсем напрасно веришь в свою доброту, тебе внушили эти… ну, что вечно у тебя толкутся. А ты только с виду такая — ягненочек, а на самом деле ты сильная как мужик и еще — везучая…

— Почему же это я везучая, в чем это мне везет?

Мы забирались в такие дебри что переставали совсем уж понимать друг друга, и поэтому приходила самая пора целоваться. Но иногда даже это Юльку оскорбляло;

— А что мы будем делать, когда начнем ссориться, потом? Когда поженимся? Не вечно же мы будем целоваться?

— А если не вечно — зачем жениться?

— Логично.

Насчет женитьбы Юлька понимал больше, чем я. Его друг Павлик уже сумел жениться, заиметь ребенка (то есть вначале он заимел ребенка, потом пришлось жениться) и разойтись. Павлик, насколько хватало сил, Юльку от меня оттаскивал. Он просто-напросто боялся, что Юлька погорит так же, как он.

4. Измены, измены…

То, что Юльку не стоит показывать знакомым, я чувствовала. Почему-то всех моих знакомых он считал врагами. Видите ли, они — «накрахмаленные, голубые и сплошь пижоны».

Сам он работал в таком же НИИ, как и я, да еще у своего папочки; вряд ли там была какая-то другая публика, но он почему-то вечно расхваливал своих сослуживцев, а моих нес по всем адресам.

Хотя дело, может быть, и в том, что вряд ли он с кем-то особенно там сдружился (не очень-то он умел ладить с людьми!), а моя общительность (признаться, катастрофическая) его просто раздражала. Поэтому так перепадало моим сослуживцам.