Мы с Витькой - [7]

— Да-а, — вздохнул он, — по этой карте и впрямь мудрено найти дорогу. А как же вы собирались на полюс?

— Мы не на полюс, — возразил я.

— Полюс-то здесь обозначен, — пробурчал Витька.

— Может быть, для северной экспедиции так и полагается, — охотно согласился дядя Вася, — не знаю точно, не приходилось бывать…

Мы смущенно переминались с ноги на ногу, робко поглядывая на дядю Васю.

— Что же делать будем? — спросил наконец он и, так как мы молчали, ответил сам: — Выходит, вам со мной придется топать.

Мы подняли сильно потяжелевшие от книг рюкзаки и пошли за дядей Васей. Он где-то на дороге поднял палку и, забросив чемодан за спину, легко шагал по едва заметной тропинке впереди нас.

Я шел позади, и злость одолевала меня. Нужен нам этот идиотский компас, нужна эта дурацкая карта! Только осрамились перед дядей Васей.

Я сердился на Витьку, на нашего упрямого длинноногого тренера, размашисто шагавшего впереди, сердился на себя и на весь свет.

Так мы шли, как мне казалось, бесконечно долго. Пересекли лес, и перед нами открылся пологий спуск к реке. Уже немного рассвело, и были видны постройки за рекой, трос, висевший над водой, и паром, причаленный у противоположного берега.

— Погодите, я взгляну — может, тут лодчонка есть, а то ждать парома долго, — сказал дядя Вася и скрылся в мелком прибрежном кустарнике.

Я немедленно сбросил рюкзак и положил на него голову, решив немного поспать прямо здесь же, на песке. Но разве могло что-нибудь хорошее произойти в это неудачное утро! Не успел я закрыть глаза, как услышал над собой голос дяди Васи:

— Э-э, так не годится! Только хуже разморит. Лучше пойдите к реке да умойтесь. Легче станет.

Пришлось подниматься. Встал и Витька, успевший прикорнуть рядом со мной. Мы пошли, вернее потащились к реке.

Где-то на той стороне пропел петух, откликнулся другой. Тявкнула собака. Промычала корова недовольно и глухо. И все эти звуки гулко катились над рекой, над которой уже поднимался редкий утренний туман.

— Э-хэй! На па-ро-ме-е! — кричал с бревенчатого причала Василий Никанорович, сложив руки рупором около рта.

Я опустил руки в реку, и вода показалась мне теплой. Плеснул на лицо, плеснул еще раз и почувствовал, как мою сонливость будто рукой сняло. Даже засмеяться захотелось. До чего же хорошо! Рядом плескался и отчаянно фыркал Витька. Он, видимо, тоже приходил в себя.

У дяди Васи начались длинные переговоры с кем-то на той стороне реки. Человек, которого не было видно, охотно откликался, но упорно отказывался подавать паром. Торопливое эхо, словно шутя, передразнивало сперва дядю Васю, потом невидимку-паромщика.

— Пе-ре-во-зи-и, во-дя-ной! — кричал дядя Вася.

А эхо повторяло: «…ной! …ной! …ной!»

— Жди-и-и, ско-пом с под-во-дой! — откликался паромщик с противоположного берега.

И эхо с готовностью несколько раз перекидывало последние слоги: «…во-дой! …во-дой!»

— Слышь, Серега, — засмеялся Витька, — водой советует, водой. Здорово, да?

— Лодку гони-и-и! — надрывался дядя Вася.

— Много ли вас? — допытывался все тот же равнодушный голос паромщика.

— Двое, — почему-то уменьшил наш спутник.

Наконец мы увидели на той стороне человеческую фигуру. Она отделилась от стены небольшого рубленого дома и теперь стала заметной на фоне песчаного берега. Скоро по реке скользила, высоко задрав нос, плоскодонная лодка. Гребец стоял в корме и сильными ударами единственного весла направлял плоскодонку к нашему берегу.

Я боялся, что лодочник немедленно повернет обратно, увидев трех человек вместо двух, и поэтому держался в тени кустов. Если обман обнаружится позже, когда лодка причалит к берегу, то я хоть и со скандалом, но переправлюсь. А в том, что произойдет скандал, я был совершенно уверен.

И чем лодка ближе подходила к берегу, тем я меньше в этом сомневался. Надо было только видеть лицо гребца с длинным крючковатым носом и округлой черной бородой, чтобы представить, как он будет разговаривать с нами.

Лодка с разгона вылезла носом на песок. Бородатый лодочник, опершись на весло, легко выпрыгнул на берег. И теперь он шел навстречу дяде Васе, улыбаясь чуть прищуренными глазами и показывая два ряда крепких зубов.

— Никанорычу, наше вам почтение. Откуда так раненько? Поди, с поезда?

И наш Никанорыч улыбнулся. Двое мальчишек на их месте непременно поговорили бы на кулаках. Нет, эти двое вовсе не собирались драться.

Они поздоровались, крепко пожав руки. Лодочник достал из кармана синий кисет, аккуратно сложенную газету и подал дяде Васе. Усевшись тут же на песке, оба скрутили цигарки, закурили и, смачно затягиваясь, завели беседу, как будто всю жизнь ожидали этой приятной встречи.

— Крепачок, — оценивает дядя Вася качество табака, выпустив из носа две синеватые струйки дыма и прищурив правый глаз.

— С крайней гряды, — сообщает довольный хозяин табака.

До меня тоже доносится дым цигарок. От одного запаха мне становится не по себе.

— Все самосадом балуешься?

— Нешто один его можно? — многозначительно замечает чернобородый лодочник. — Ни за что не сдюжишь. Я его пополам с моршанской мешаю.

— Моршанская — оно хорошо, — соглашается дядя Вася.

— Знамо дело. Оно свой дух придает и скус.