Мужские прогулки. Планета Вода - [91]

Ни на остановке, ни у старого дерева, ни за поворотом ничего не случается, И тоскующая душа с новой силой томится по любви. Внезапно Лизу начинает лихорадить, она поспешно сочиняет предлог, чтобы выскочить на улицу. Девушка живет в полной уверенности, будто дорога к судьбе неуклонно сокращается. Где-то совсем рядом ходит ее судьба, возможно, на соседней улице, и тоже томится от неузнанности и ждет не дождется встречи. Лиза торопит подруг, предлагая пойти погулять вон в тот переулок, нет, пожалуй, в другой, нет, нет, не сюда, вон туда, на ту улочку, в ней есть что-то особенное, оригинальное, не правда ли? Но не дойдя до конца приглянувшейся улицы, она зовет, подталкивает подруг назад — скорее, скорее же!

Подруги недоумевают, возмущаются, такие суматошные прогулки не доставляют им удовольствия, навязанный темп им не но нутру. «Та хиба ж то гулянка? — степенно замечает Оксана, зарумянившись от быстрой ходьбы и обмахиваясь вышитым батистовым платочком. — То ж спринт какой-то». Майя тоже капризно кривит лицо. «Я устала, куда мы летим, зачем?» А Хедди и вовсе перестала ходить с ними. Да и Лиза уже разочарована, ей кажется, будто центр самых главных событий переместился в общежитие, и если не поторопиться, долгожданный мир мечты рассыплется, исчезнет, растает. «Девочки, милые, пора пора, — торопит она подруг, — вы ведь знаете, Цербер двери запрет, неудобно стучаться, мы уже и так прошлый раз опоздали в общежитие!» И хотя до рокового часа, когда запираются двери, еще далеко, девчонки, ворча, подчиняются, невольно заражаясь ее беспокойством.

В общежитии, разумеется, ровным счетом ничего не происходит. Но легкое летучее разочарование, охватившее было ее, тут же побеждает уверенность в наступающем завтрашнем дне, который непременно приблизит долгожданную встречу. Но иногда, устав ждать, устав разочаровываться, она поддавалась тоске одиночества. Тогда она казалась себе бесполым, никому не нужным, старым-престарым существом. Ее одиночество казалось ей постыдным. Разве может нормальный человек чувствовать себя одиноким и изолированным в шумной, веселой толпе сверстников, вообще в той человеческой плотности, какая существует в городе?

Ту-154 два часа висел над монотонно всхолмленной пустыней сияющих облаков. А потом пошел на посадку, и друзья очутились в иной стране, поражающей чрезмерностью, обилием всего существующего: света, солнца, зелени, синевы, плодов, а главное — воды. Было лето. Были каникулы. Был юг.

Лизу хозяйка поселила в летней кухне, парней — в саду на раскладушках, наделив в придачу спальными мешками. Друзья целыми днями валялись на пляже, подкрепляясь кефиром, булками и мороженым, часами бродили по горам, сидели в сосновых рощах, молча наблюдали, как, раздвигая горы, прорывается сквозь солнечную дымку неоглядное сверкающее водное пространство. Ни единой морщинки на нем, ни единой складочки на переливчатой кобальтово-пламенеющей глади!..

К компании пристала молчаливая, длиннющая и остроносая студентка, влюбившаяся в Витьку, — математичка из Ленинграда. Она жила в доме отдыха, но с утра приклеивалась к друзьям и неотвязно следовала за ними. Первой смеялась Витькиным анекдотам, бегала для всей компании за мороженым и тишком писала парню стихи. «Вот жердина, пристала! Неужели я достоин такой страшилищи? — оскорблялся Витька. — Конечно, я чужие чувства уважаю… А впрочем, нет, наоборот, срам, когда женщина преследует мужчину! Могла бы к Антохе клеиться — такая же жердина, детки бы вышли жердятки!» Но, в общем, Витька вел себя более-менее великодушно: слушал нескладные стихи, за мороженым часто не гонял, а, играя в волейбол, мяч подавал влюбленной математичке чаще, чем остальным.

Зато сам явно красовался перед Лизкой. На волейбольной площадке взвивался в несусветных прыжках, демонстрируя ловкое, небольшое, но крепко сбитое тело, состоящее из одной мускулатуры, напропалую острил, мотался для нее за газированной водой, бросал долгие задумчивые взгляды, ужасно ее смешившие.

На Антона Витькины манипуляции не действовали, как случалось прежде. Ему было не до ребят. Он терзался угрызениями совести — следовало не на юг лететь, а домой. Там недавно умер дед. Правда, отец сообщил о его кончине, когда Игната Федоровича уже похоронили. Антон не видел своими глазами смерти, не хоронил деда, потому ему казалось, будто дед просто отлучился куда-то, ушел ненадолго с земли. Но куда уносит людей смерть? Где, в каких сферах они обретаются? И эта незавершенность, незаконченность его отношений с дедом мучила и томила — как же так, не попрощались, не договорили?! Что именно пытался сказать дед, какую истину он выстрадал? Антону казалось, что та последняя дедова истина о жизни предназначалась ему, внуку, но теперь он уже никогда ее не узнает. Надо бы навестить хоть могилку. Но отпуск он тратил на море…

Жизнь в спаянной компании имеет свои законы. Тот, кого взяли из милости, должен твердо знать свое место. Ему (или ей) следует испытывать общее с компанией настроение, соглашаться со всеми, любить то, что все любят, противоречить можно — но лишь в шутку. Такое бесправное, угнетенное положение влюбчивой математички скоро излечило ее чувство, и она тихо, незаметно испарилась в один прекрасный день.