Мужские прогулки. Планета Вода - [77]
Сержант залезал на колесо бортовки, добросовестно заглядывал в кузов.
— Ну? — не понимал он.
— Вы когда-нибудь работали в поле в жару? Нет? К вечеру у человека от перегрева температура иногда до тридцати восьми подымается — вот какая это работа! А потом убранные помидоры грузят навалом в машины и везут на базу томатный сок… Вот где настоящее хулиганство!
— Что поделаешь, худо с тарой… — вздыхал сержант.
— А чем плох томатный сок? — встревали «бичи». — Еще некий ингредиент — и получается «кровавая Мери».
— То самое и без вашего томатного сока хорошо идет, — ржут хулиганы.
— Прекратить разговорчики! — рявкает выведенный из себя сержант.
Орудуя лопатой, Антон с веселой горечью размышляет о лихом зигзаге своей судьбы. И дома, и в школе ему постоянно твердили об уважении к труду, о важности выбора любимой профессии, о рабочем мастерстве. Но странно! Обстоятельства понуждали его заниматься тем, что в данную минуту кому-то другому казалось и важней и неотложней, чем его работа. Отслужив в армии, Антон устроился шофером в «Сельхозтехнику», решив учиться заочно в политехническом институте: работа механика казалась ему по силам и по душе. Но тут осенью его отправили в колхоз убирать картошку. Урожай выдался замечательный! И сорт превосходный — клубни, как поросята, розовые, круглобокие. Да вот жаль, выпахали плохо, и половина урожая оставалась в земле. Стал Антон уговаривать студентов, перебиравших картошку, не дать уйти добру под снег, выкопать оставшееся вручную, лопатами. Кто посмеялся над ним — не они, дескать, выпахивали, не им и стыдно, — а кто и послушался. Бригадир мотается по полю, сокрушенно бьет себя в грудь, взывая к совести, молит выполнять полную норму — выработка-то упала, когда взялись за лопаты. Ребята молодцы, выдержали, выкопали все до единого клубня, ссыпали в бурты. А тут как грянет мороз! Картошечка-то — тю-тю! Померзла… Антон чуть не заплакал, когда увидел, что насмарку пошел весь их труд. Но более всего ему было неудобно перед студентами — точно он виноват в гибели урожая. Плюнул, пнул с досады колесо своей пятитонки и спешно укатил, чтобы не видеть лиц, глаз тех, кто послушался его и старался изо всех сил.
Вот тогда-то впервые проклюнулась в нем и стала набирать силу тоска по иной жизни, по иному труду — с четким порядком и отлаженной организацией, по труду качественному и культурному, по работе, «от» и «до», оплаченной уважением и твердым рублем. Где это можно найти? Да, конечно, в городе. Вон как там заводы и стройки вопят, надрываются: «требуются», «требуются»! Год, ну два годика кочевья по чужим квартирам, потом койка в общежитии и временная прописка, затем, пусть даже через десять лет (что такое десяток годиков в молодости?), собственная квартира…
Тем временем закончили школу, хоть и младшие по возрасту, но закадычные друзья Витька Терентьев и Лизка Степанова. Город тоже тянул их мощным магнитом. Только ребята рвались туда учиться. Именно они повернули размышления Антона в другую сторону — в самом деле, почему бы и ему не поступить в университет, например, на физмат? Ведь он почти отличник — одна четверка, да и та из-за лишних запятых в сочинении. Так Антон Охотников очутился в городе. Но вместо того, чтобы сдавать экзамены вместе с друзьями, опять возился с испорченными кем-то овощами…
Однажды Охотникова зовут к начальству. Начальством оказывается молодой лейтенант с крупными коричневыми конопатинами по мясистому носу, шумный и добродушный. Он листает какие-то бумаги, одновременно распекая кого-то за окном.
— Десантник? — спрашивает Антона, сверяясь с бумагами. — А ты, Петрук, стартер нажми, стартер! Голова садовая! Это-о-о хорошо-о-о, что-о-о десантник! Плохо-о-о только-о-о, что-о-о не по-о-о назначению тратишь армейское мастерство-о-о…
Лейтенант певуче, по-северному, катает букву «о». Антону приятно с ним разговаривать.
— Так получилось, — объясняет он.
— Получилось, — передразнил лейтенант. — Институт прохлопал?
Антон сокрушенно развел руками.
— Прохлопал, прохлопал, — уверил не без злорадства лейтенант, но злорадство его не было обидным. — Эй, Петрук, посади мне мотор, голову отверну! — заорал он в открытое окно, откуда слышались завывания мотора. — Что-о-о намерен делать? — это уже к Охотникову.
— Срок отбывать, — уклончиво отвечал Антон.
— А после срока? Домой? На стройку подашься?
Антон пожал плечами. Он сам еще не знал, что будет с ним дальше.
— А ты давай к нам, — неожиданно предложил лейтенант.
— Куда к вам? — не понял Антон, полагая, будто ему предлагают остаться на овощной базе.
— Известно-о-о куда, в милицию. В патрульно-о-о-по-стовую службу. Пройдешь четырехмесячную школу первоначальной подготовки — и давай охраняй общественный порядок!
Антон от неожиданности даже рассмеялся.
— Так ведь нарушитель!
— Так тебе дадено-о-о на перевоспитание пятнадцать суток! — Глаза лейтенанта лучились хитроватым смешком. — А если не довоспитаешься, поможем потом, в процессе совместной деятельности по искоренению нарушений правопорядка. Прописку получишь, общежитие. Сам подумай, где такое тебе приснится? А нам нужны крепкие, работящие парни. С ответом не тороплю. Грузи пока помидоры и думай.
Даже если весь мир похож на абсурд, хорошая книга не даст вам сойти с ума. Люди рассказывают истории с самого начала времен. Рассказывают о том, что видели и о чем слышали. Рассказывают о том, что было и что могло бы быть. Рассказывают, чтобы отвлечься, скоротать время или пережить непростые времена. Иногда такие истории превращаются в хроники, летописи, памятники отдельным периодам и эпохам. Так появились «Сказки тысячи и одной ночи», «Кентерберийские рассказы» и «Декамерон» Боккаччо. «Новый Декамерон» – это тоже своеобразный памятник эпохе, которая совершенно точно войдет в историю.
«Унижение, проникнув в нашу кровь, циркулирует там до самой смерти; мое причиняет мне страдания до сих пор». В своем новом романе Ян Муакс, обладатель Гонкуровской премии, премии Ренодо и других наград, обращается к беспрерывной тьме своего детства. Ныряя на глубину, погружаясь в самый ил, он по крупицам поднимает со дна на поверхность кошмарные истории, явно не желающие быть рассказанными. В двух частях романа, озаглавленных «Внутри» и «Снаружи», Ян Муакс рассматривает одни и те же годы детства и юности, от подготовительной группы детского сада до поступления в вуз, сквозь две противоположные призмы.
В сборнике представлены произведения выдающегося писателя Фридриха Горенштейна (1932–2002), посвященные Израилю и судьбе этого государства. Ранее не издававшиеся в России публицистические эссе и трактат-памфлет свидетельствуют о глубоком знании темы и блистательном даре Горенштейна-полемиста. Завершает книгу синопсис сценария «Еврейские истории, рассказанные в израильских ресторанах», в финале которого писатель с надеждой утверждает: «Был, есть и будет над крышей еврейского дома Божий посланец, Ангел-хранитель, тем более теперь не под чужой, а под своей, ближайшей, крышей будет играть музыка, слышен свободный смех…».
В повести рассматриваются проблемы современного общества, обусловленные потерей семейных ценностей. Постепенно материальная составляющая взяла верх над такими понятиями, как верность, любовь и забота. В течение полугода происходит череда событий, которая усиливает либо перестраивает жизненные позиции героев, позволяет наладить новую жизнь и сохранить семейные ценности.
События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин.
Когда даже в самом прозаичном месте находится место любви, дружбе, соперничеству, ненависти… Если твой привычный мир разрушают, ты просто не можешь не пытаться все исправить.