Мужские прогулки. Планета Вода - [64]

— А это ты! — радушно приветствовала Зою темноволосая крупная женщина.

На ее лице, сиявшем ненапудренной кожей, промелькнуло секундное замешательство. Одной рукой запахивая белый махровый халатик, другой прикрывая дверь в спальню, Зина провела подругу на кухню.

— Что так рано? — поинтересовалась удивленно.

— У тебя не прибрано? — спросила Зоя, кивая на плотно закрытую дверь комнаты.

Зина на миг смутилась, но тут же весело рассмеялась, беспечно встряхивая кудрями.

— Хуже… Я не одна.

— Так что ты молчишь? Сказала бы сразу! — с легкой досадой проговорила Зоя.

— Да ничего, — снова рассмеялась Зина. — Обождет.

Поколебавшись, Зоя решительно встала.

— Нет, так не годится. Поеду.

— Да побудь, посиди немножко… А то неловко получается.

— Нет, поеду. Поговорить хотела. Но лучше в другой раз.

— Тогда давай вечером, — согласилась приятельница. — А то на работу уже пора-Зоя медленно спускалась по лестнице, машинально считая ступеньки.

— А тебе не спешно? — выкрикнула сзади Зина. Она с обеспокоенным видом высовывалась в приоткрытую дверь.

— Не спешно, — заверила ее Зоя.

Зина нерешительно топталась на пороге, но, услыхав стук двери в подъезде, вернулась к себе.

Спускаясь по лестнице, Зоя вспомнила о неразлучных Ложечкиных. Вот где она найдет то, что ищет!

Отыскав их квартиру, Зоя нажала кнопку звонка. Ей открыли сразу, будто ждали прихода гостей. Хозяева, оба в синих хлопчатобумажных спортивных костюмах, пузырившихся на локтях и коленях, оживленно приветствовали ее. Зоя, никогда прежде не бывавшая у них, с удивлением оглядывалась. Комната, просторная и чистая, выглядела пустой. Никакой магазинной мебели, только складной кухонный стол, две деревенские лавки, покрытые ковровой дорожкой, у окна что-то стилизованное под лежанку, очевидно, заменявшее хозяевам кровать, застланное длинноворсовым покрывалом. На полу стояли раскрытые чемоданы — оказалось, Ложечкины уезжают в командировку. Оба с оживлением стали толковать ей, как повезло им с этой командировкой, поверить трудно! Маленький городок на берегу озера, купание, фрукты, ягоды, бесплатный отдых!

Она стоя — не на что присесть — слушала их. В ее присутствии они бестолково укладывали чемоданы и неумело ссорились из-за незакрывающихся замков. Зоя деловито и споро помогла упаковать вещи и только после этого стала прощаться. Занятые своим, они даже не спросили ее о цели прихода.

Покинув Ложечкиных, она зашагала бесцельно по улице, стараясь припомнить кого-либо еще из друзей. И не могла вспомнить. Куда-то исчезли они из ее жизни, уходили, не оставляя порой даже памяти о лицах, а вернее, она сама с жестокой щедростью оставляла их за бортом собственных дней, занятая лишь собой, своими проблемами.

…В тот день небрежно одетую женщину с длинными распущенными по плечам волосами можно было увидеть на просторных ветреных площадях, у афиш кинотеатров, в кривых узких переулочках. Многолюдье города то втягивало женскую фигуру в свой водоворот, то выталкивало к обочине тротуара, то оставляло запоздавшей на переходе у светофора.

С густым, пульсирующим болью комком, засевшим в груди, бродила Зоя по городу — одинокая, неприкаянная душа. И когда к концу этого бесцельного путешествия инстинкт самосохранения зарегистрировал в организме какую-то разлаженность, она, как больной усталый зверь, ползущий к себе в нору, безотчетно направилась в свою двухкомнатную комфортабельную, модно-безликую квартиру. Но по дороге попавшаяся на глаза вывеска столовой напомнила, что у нее сегодня во рту не было и маковой росинки. У раздаточного окошка она заказала какао и лимонное пирожное. Но вид жирного, подтаявшего от жары крема подействовал так отталкивающе, что она тут же выскочила на улицу, еле сдерживая тошноту.

Она не знала, что делать дальше. Ничто не приходило на помощь, не подсказывало выхода. Чувство заброшенности, покинутости становилось непереносимым. Дом не спасал, напротив — еще острее усиливал ощущение заточенности в глухом остановившемся пространстве, когда разноголосый мир где-то рядом несся вперед.

Лишь постепенно чужой опыт — прочитанное где-то, а может, увиденное в кино и отложившееся в сознании, — подсказал выход: нет, все-таки нужно уехать, успокоиться, понять собственное прошлое и решить будущее. Но у нее уже не осталось сил, чтобы вновь выйти из дома, сесть в электричку, глядеть на случайных попутчиков…

Так и сидела она, зная, что надо встать и идти, но не имея сил встать. И, как будто услышав ее, из Отрадного позвонил Иван.

— Ты дома? — спросил он так, точно они расстались всего лишь час назад. — Чем занимаешься?

— Ничем, — вяло отвечала она. — Сижу. А ты?

От волнения, что ли, он стал с докучливой дотошностью отчитываться:

— Ходили с Алешкой за хлебом, поранили ногу, ревели немного — йодом не хотели мазаться… Он скучает, к тебе просится… Может, привезти? Мать, кстати, постоянно о тебе спрашивает… интересуется, почему не приезжаешь…

— Привези. Только поскорей вези. Как он там?

— Да ничего. Нормально. Загорел, вырос. Не узнаешь!

Он помолчал. Потом полувопросительно-полуутвердительно произнес…

— Так я еду домой?

— Только поскорее, если можешь…