Мужские прогулки. Планета Вода - [63]

Какой-то импульс пробудился в ней, и она бросилась к шкафу. Торопливо, но обдуманно принялась укладывать вещи. Сейчас она соберется и уедет к свекрови. Заберет сына. Ни при каких обстоятельствах женщина не должна разлучаться с ребенком. Надо немедленно забрать мальчика и уехать далеко, куда глядят глаза. Провести длинный месяц вдвоем с сыном. Какое это будет прекрасное время!

С туго набитым чемоданом она остановилась на секунду в прихожей, постояла в задумчивости и — решительно щелкнула замком.

По дороге ее внезапно поразила догадка, что она, возможно, все напутала, ничего не поняла, эгоистка такая! Человек болен, быть может, ему сейчас очень плохо, он нуждается в помощи, а она… Не теряя ни секунды, повернула и, волоча тяжелый чемодан, направилась в сторону дома Фиалкова…

Она не заметила, как с чемоданом взлетела по лестнице и нажала кнопку звонка на знакомой двери. Никто не отозвался. Лишь слабая тень промелькнула в смотровом глазке — или показалось?

Потом она сидела на скамье возле какого-то дома. Вокруг высились светлые плоские стены зданий, а она, отключившись от всего, смотрела на высокий, корявый от старости тополь, на котором весной птицы вили гнезда, но почему-то никогда не выводили птенцов, — прав, наверное, Иван, с сокрушением заявивший, что птицы, страдая от дефицита тишины и уединения, теряют родительские инстинкты. И лишь узнав дерево, Зоя поняла, что она находится у своего дома. Вот до чего дошло, невесело усмехнулась она, дом стал единственным ее смыслом, вот до чего дошло: она — как старая слепая лошадь, которую ноги сами ведут в стойло. Но ведь именно в этом доме ей так неуютно и одиноко… Она поднялась со скамьи и направилась прочь, согнувшись под тяжестью чемодана.

До рассвета она бродила по каким-то безлюдным гулким улицам, полным непривычной, негородской тишины, звонкого эха от шагов, по-ночному просторным и настороженным. Непонятным для себя образом очутившись в парке, заросшем темными деревьями-великанами, она устроилась на скамье отдохнуть. Где-то дремотно булькал ручей. Под его успокоительный голос она незаметно задремала.

Очнулась от холода и в первую секунду ничего не поняла, испугалась, не увидев собственных ног. На земле шевелилось что-то невесомое и пушистое, какое-то молоко подымалось снизу и укутывало низкорослый кустарник, стволы старых лип, застревало клочкастыми облаками в ветвях тополей. Туман! Она обрадовалась ему, как старому знакомому. Сколько лет не видела тумана, не бывая ни в поле, ни в лесу ранней предрассветной порой. Дрожа от холода и сырости, она поднялась и побрела по мокрой аллее, то пропадая в пелене тумана, то вновь появляясь в просвете.

В шесть утра она уже голосовала на малолюдной дороге, и скоро ее подобрала первая машина с зеленым огоньком. Молодой шофер, устраивая чемодан в багажном отделении, удивленно косился на ее промокшие до колен джинсы, на разбухшие от влаги, зазелененные травой босоножки, но ничего не спросил. В машине Зоя причесала волосы, напудрилась и даже похорошела так, что водитель тайком всю дорогу поглядывал на нее в зеркальце. Начался ее первый отпускной день. И она не знала, куда девать это внезапно освободившееся огромное пустое время.

…Сестра Ольга, хорошенькая блондинка, очень располневшая за последние годы и выпирающая изо всех платьев, считалась душой доброй и отзывчивой. Простушка, хохотунья, хорошая хозяйка, она до умопомрачения любила мужа — молчаливого слесаря и двух своих ребятишек, девятилетних близнят. Нельзя сказать, что меж сестрами были отношения доверительной дружбы, нет, но даже видясь редко, — Ольга жила в пригороде, в просторном доме с обширным садом, всегда была занята хозяйством, детьми, службой в рентгенкабинете поликлиники, — они испытывали друг к другу чувства родственной привязанности, каждая знала: где-то есть родная кровь, родная душа и при случае, в тяжелую минуту, можно найти сочувствие и поддержку. Вот за этим участием и ехала сейчас Зоя к сестре. Ей нужно было по-бабьи выплакаться, рассказать все без утайки, пожаловаться на судьбу, услышать слова совета. Едва ли Ольга поняла бы сестру до конца, но и не осудила б. Поохала бы, повздыхала, даже, может, всплакнула. Глядишь, и утихла бы душа.

Но Ольга в тот день затеяла большую стирку. Разрываясь меж кипящими бачками, где вываривались больничные халаты, меж курами, нахально лезшими к рассыпанной для просушки вишне, меж подравшимися и истошно вопящими близнятами, она торопливо собирала на стол угощение, расспрашивала сестру о том, что нового в городских магазинах, бессвязно рассказывала что-то свое. Вид еды, расставленной на столе летней кухни, вызвал приступ тошноты. Зоя заторопилась распрощаться. Замотанная делами Ольга не удерживала гостью и, провожая к калитке, не удивилась, не заметила даже, что сестра отчего-то с чемоданом.

Снова поймав такси, Зоя отправилась на вокзал, где избавилась от груза, выбрав автоматическую камеру хранения. Выйдя на залитую солнцем привокзальную площадь, просторную и ветреную, она остановилась в нерешительности. К кому теперь поехать? Где искать участия? Ей захотелось увидеть Зину. Телефона у нее нет, чтобы позвонить и предупредить о своем приезде. Ехать на работу? Но там не поговоришь. Надо бы застать ее дома, не разминуться с ней, когда она, как всегда проспав, будет торопиться в управление.