Мужские прогулки. Планета Вода - [54]

— А мне интересно, заговорит он о женщинах? — заметил Семен.

Но Филиппа не так-то просто было сбить с взятого курса. Не обращая на реплики ни малейшего внимания, он продолжал:

— Искусство вообще имеет опасные последствия, заключающиеся в том, что оно приучает человека жить только в минуты взлетов — в моменты опасности, вдохновения, любви, открытий, новых впечатлений, драматических переломов, то есть в моменты скачка, качественного сдвига. Но таких минут в жизни человека куда меньше, чем минут обыденного существования. Искусство не учит человека жить насыщенно, по законам красоты именно в обыденности, когда спят высокие чувства.

— Ну, братец ты мой, это из области парадоксов, — заметил лениво и размеренно Иван.

— Самый большой парадокс — наша жизнь, — меланхолично отозвался Филипп.

— Умоляю, не трогай Филиппа, — попросил Семен. — А то он заведется часа на полтора!

Михаил Михайлович блаженно улыбался. Как приятно беседовать обо всем, что взбредет в голову, высказывать любые мысли, имея благодарного слушателя в лице Ганьки, сидящего с напряженно-ошеломленным лицом!

Но тут согласие беседы испортил непрошено подсевший за их столик чернявый, давно не мытый мужичонка с сизым, опухшим, в многодневной щетине лицом, одетый в застарело-помятую нейлоновую рубаху и старые штаны бурого цвета. Сострадая, поднесли ему кружку пива. Он принял ее трясущимися руками и, не отрываясь, жадно выпил. Глаза у него немного прояснели.

— Спасибо, мужики, — проговорил он, отдуваясь. — Оживел немного. Бутылки соберу? Ребятишкам на молочишко…

Он забрал пивные бутылки, сложил их в хозяйственную сумку и, пошатываясь на неверных ногах, поплелся к выходу.

— Хорошо нагрузился! — заметил Ганька.

— Интересно, донесет ребятишкам на молочишко? — со смешком поинтересовался Семен.

— Ненавижу, — так мрачно произнес Фиалков, что остальные повернулись к нему и невольно примолкли. — Ненавижу алкоголиков!

— О! — воскликнул с рассеянным видом Гаврилов. — И это говорит представитель гуманной профессии!

— А ты слышал когда-нибудь о генетических последствиях алкоголизма родителей? — обратился к нему Фиалков.

Гаврилов неуверенно кивнул.

— Ты слышал, а я каждый день сталкиваюсь с детьми таких вот родителей!

Он замолчал и отвернулся к окну.

— Да-а, — задумчиво протянул Филипп, похрустывая узловатыми в суставах пальцами. — Классическая русская роль — пьяница…

— У каждого времени свои болезни, — сумрачно продолжал Фиалков. — Как тиф — хворь голодной нищей поры, так повальное пьянство — недуг социально неблагополучного общества. Загнанные внутрь, не нашедшие применения, нереализованные в активной деятельности творческие силы народа загнивают, вылезают наружу всякой патологией: пьянством ли, жестокостью нравов, падением общественной морали…

Иван сидел задумчивый, сосредоточенный на каких-то собственных мыслях.

— Тут дело в культуре, братцы вы мри, — хмуро заметил он. — Чем выше культура, тем меньше потребность в алкоголе.

— Ага, — саркастически заметил Филипп. — То-то мы весь стол заставили.

— Пиво — не алкоголь, — возразил Семен.

Однако все взглянули на тесно уставленный бутылками стол. Зрелище впечатляло. И от этого зрелища они невольно почувствовали себя отяжелевшими, усталыми, нехорошо захмелевшими. Семен тихонько присвистнул.

— Пора устраивать организму разгрузку. А то, чувствую, разыграется моя печень. И вообще — пора по домам. Отметиться надо. — И он стал медленно, потягиваясь и позевывая, подниматься из-за стола. Это было явное нарушение неписанных правил. Но оно, пожалуй, в этот раз сошло бы ему с рук, если бы он не брякнул дальше: — Надо же! Целый день протрепались! У меня столько дел, а я так бездарно потратил отгул!

И на его прекрасном подвижном лице отразилось сожаление.

Гаврилов с неудовольствием вскинул голову. Уставясь выпуклыми глазами прямо на Семена, он несколько секунд выразительно молчал. А потом резко сказал:

— Время общения с друзьями не потрачено, а приобретено. Если ты этого не понимаешь, ты неполноценная личность. Грош цена тебе в базарный день. Можешь тогда катиться отсюда!

Семен побледнел, сник, торопливо опустился на место и с насупленным, обиженным лицом принялся молча, с излишней старательностью чистить золотой перстень на мизинце.

Фиалкову стало неловко. Зря Иван так, зря. Почему, ну почему иной раз он так жесток? Неужели не понимает, что Семен вовсе не думает того, что сказал? Или рисуется, или неправильно выразил свою мысль. Но, вероятней всего, захотел взять реванш. Слишком долго выслушивал их разговоры о законах искусства, генетическом коде, интегральных уравнениях.

После того, как Гаврилов раздраженно отчитал бедного Семена, воодушевление окончательно покинуло и остальных. Но не подымался из-за стола Иван — не решались встать и другие. Лишь один Филипп пытался продлить погасшее веселье доступными ему средствами. Размахивая руками, откинув голову, он читал заунывным голосом, подражая профессиональным поэтам: «Эй, гони сюда скорей бочку славных «жигулей»! Ох-хо-хо, хо-хо-хо-ха! Будем пить с тобой до дна! В запасе есть еще одна! Кто там сдал? А ну-ка, пей! Нет меня сейчас щедрей!»