Мужские прогулки. Планета Вода - [29]

Часами простаивая у темных окон по вечерам, когда Алешка накормлен, выкупан, уложен, когда гаснут постепенно городские шумы, и люди уже давно погрузились в сон, она смотрела на темно застывшие громады высящихся напротив домов и прислушивалась, не раздадутся ли знакомые шаги на лестнице, не заскрежещет ли ключ, не заскрипит ли отворяемая дверь. Так и не дождавшись мужа, ложилась спать. Иван приходил навеселе. Она слышала, как он долго и неуверенно раздевался, потом, шлепая босыми ногами, шел на кухню и, захлебываясь, пил холодное молоко прямо из бутылки, шлепал назад, высоко поднимал одеяло, так что ее обдавало холодом, забирался в постель. От него пахло табаком, хмелем, веселой радостью энергичного здорового тела. Властным жестом он привлекал ее к себе. Зоя делала вид, будто спит. Тогда он поворачивался к ней спиной и в ту же секунду мирно и покойно засыпал…

Но ведь есть, осталось же что-то хорошее! Память услужливо рисует картину. Она лежала в больнице с сыном. Иван приходил с передачей, женщины из палаты, все до одной, высовывались в окошко посмотреть, какой у нее муж. И, увидав его чужими глазами — высокого, смуглокожего, вальяжного, с темными печально выразительными глазами, — соглашалась с одобрительной оценкой: хорош! Часто потом, бывая где-нибудь с ним на людях, она смотрела на себя со стороны, вспоминала похвалу и испытывала горделивое чувство. Он на людях держался с ней предупредительно, никогда не пялился, как иные мужья, на чужих жен, не склонен был к пошловатым ухаживаниям, заигрываниям, вообще отличался тактом, и в те минуты она верила в то, что он ее любит. Вот уже за одно это бережное отношение к ней, пусть только на людях, за то, что не заставлял ее унизительно ревновать, не ставил в неловкое положение вольным отношением к посторонним женщинам, как правило, заглядывавшимся на него, — уже за одно это она была ему признательна и платила тем же.

Раньше Зоя и подозревать не подозревала, какое имеет значение для совместной жизни мужчины и женщины их прошлое, семейное воспитание. Иван рос в семье с безраздельным господством отца — человека молчаливого, сдержанного, властного. Он говорил редко, но каждое его слово считалось законом. Никто не садился за стол, пока не отобедает отец. Он держал собаку, ходил на охоту, а возвращаясь усталым, подставлял жене ноги, и та стаскивала сапоги, массировала опухшие ступни. Своим троим сыновьям дал высшее образование, построил кооперативные квартиры. И совсем иная семья сложилась у родителей Зои. Мать домохозяйка, отец рабочий, жили довольно скудно. Но — откуда что бралось! — такой деликатности, чуткости, нежности и демократии были исполнены их отношения! Собственная жизнь родителей текла как бы второстепенно, подчиняясь главной цели, главному делу — воспитанию детей, даже не воспитанию, ибо в их отношении к детям не заключалось никакой педагогической системы, а скорее — росту детей. В первую очередь — их накормить, их обласкать, их одеть-обуть, а уж сами как-нибудь. И хоть жили небогато, ничего лишнего, но не завидовали чужому, не считали своего, радовались тому, что есть, и дети выросли с ощущением достатка и счастья в семье. У Гавриловых ребятишек и пальцем не трогали, а в семье Зои дети частенько получали подзатыльники, и все равно Зоя, ее братья и сестра выросли в атмосфере нежной родительской любви и защищенности. Мать, еле умевшая написать письмо, проявляла такое тонкое чувство дипломатии, что позже, став взрослой, Зоя только диву давалась, откуда это у нее. Будучи поумней и похитрей отца и потверже характером, она, при желании, могла бы безраздельно главенствовать в семье, но сама же поставила дело так, что все важные вопросы, касающиеся крупной покупки, поездки куда-либо, решались сообща на семейном совете с правом детей на совещательный голос. Видимо, такая демократия в семье возможна была лишь благодаря той любви, которую все испытывали друг к другу. Зоя до сих пор помнит, как возвращалась с рынка мать и несла домой гроздь винограда — по тем временам в Сибири большое лакомство! — не отщипнув себе по дороге и ягодки. Дома виноград делился на равные части. Отец, получив свою долю, прежде всего интересовался: «А дети ели?» — и только после этого принимался за угощение, да и то редко — чаще делил опять на равные части.

И вот двое из таких семей встретились и полюбили друг друга. Они объединились в одну семью и захватили с собой по чемодану привычек. И оказалось, не просто двое молодых людей сошлись, а столкнулись два рода со своим укладом, два мира с разными воззрениями. В одном — демократия и равенство, а в другом — своевластие отца, в одном — даже отдыхали вместе, а в другом — во всем каждый сам по себе, в одном считали копейку, в другом считалось это зазорным. Каждый из этих миров считал себя лучше и правильней другого. Кто кого переделает, кто пересилит? Конечно, лучше бы засучить рукава и приняться за строительство семьи, за создание собственных семейных отношений, собственной культуры, надо бы истреблять безжалостно ненужное, взращивать полезное. Надо бы, да вот беда! Ни Зоя, ни Иван и подозревать не подозревали о том, что семейные отношения требуют громадной ежедневной работы — всю жизнь, до гробовой доски! Им казалось, стоит лишь зарегистрировать брак, как штамп навечно, автоматически, без малейшего их участия, обеспечит им ровное, теплое, как огонь электрической лампы, счастье. Как и большинство вступающих в брак, они свято верили в непрерывный веселый и радостный праздник любви. А столкнувшись с буднями этой же самой любви, растерялись, дрогнули и отступили — Иван в свои мужские прогулки, а Зоя — в обиды.