Мужские прогулки. Планета Вода - [31]

Ивану она ничего не сказала. А он сам не догадался. Не почувствовал, не спросил… Так никогда и не узнал о том, что с ней произошло. А ее долго потом, несколько лет, не покидало ощущение вины за загубленную жизнь.

В дверь забарабанили — электрический звонок опять барахлил. Скинув купальный халат и торопливо натянув джинсы, Михаил Михайлович пошел открывать, мельком оглядев себя в зеркале. Ни за что на свете он не смог бы предстать перед посторонним взором несвежим, в мятой рубашке, плохо выбритым. Даже за малейшую небрежность в одежде ему приходилось потом расплачиваться приступами мрачного настроения.

В квартиру с шумом и смехом ввалились приятели.

— Есть чем подзаправиться? — прямо с порога поинтересовался Ганька. — Жрать больно охота!

Фиалков отправился на кухню сооружать ужин, Ганька двинулся за ним, по-звериному чутко двигая ноздрями широкого курносого носа.

— Мясо? Это хорошо! — обрадовался он, увидев сковородку с жарким. — Поперчил? Всем хватит? Нормалек!

Фиалков рассмеялся. Этот вечно голодный парень отличался, к сожалению, скуповатостью. Зарплату он получал вполне приличную, домой не посылал, потому что родители жили в достатке, приторговывая овощами с собственного огорода. Вполне возможно, копил деньги на кооператив.

Среди друзей не было принято скидываться, просто существовало неписанное правило: коль скоро за угощение сегодня платит один, то завтра рассчитывается другой. А у Ганьки закоренелая привычка — слишком медленно лезть в карман, так что всегда кто-нибудь успевал опередить. Скупость в Ганьке причудливо уживалась с добротой и услужливостью. Его отзывчивость распространялась на кого угодно — последнюю рубашку не пожалеет малознакомому человеку, на работе по собственной воле и совершенно бескорыстно натаскивал практикантов, бегал в обеденный перерыв по магазинам за продуктами для сотрудниц, перся через весь город, чтобы заказать лекарство занемогшему другу, в общежитии без брезгливости занимался постирушкой не только для себя, но и для соседей по комнате… А тратить деньги — не мог. Расставаться с ними было выше его сил. Заходили в магазин выпить соку, он предупреждал: я пас! Но ему наливали, и он пил с удовольствием. То ли от жадности, то ли по молодости и отменному здоровью, обладая неукротимым аппетитом, Ганька никогда и нигде не отказывался от угощения, но, лопая что ни попадя: кашу, борщ, овощи, — с детской жадностью обожал сладкое. Снисходительно посмеиваясь над такой слабостью, друзья по-взрослому заботливо подкармливали его разными вкусными вещами.

— Пять кружек пива, пять бутербродов с сыром и одно пирожное! — заказывал кто-либо в баре, и это одно-единственное пирожное воспринималось как должное: ну молод человек, ну глуп, ну любит сладкое, так это с возрастом пройдет.

— И — эх! — с чувством восклицал Ганька и, улучив момент, когда внимание товарищей переключалось на иное, мчался к прилавку, делал над собой усилие, вытягивал деньги из кармана, и возвращался с лихо поднятой над головой бутылкой вина, известного знатокам под названием «биомицина».

— Пей сам! — возмущался Семен, брезгливо отодвигая бутылку. — Мне покуда жизнь дорога.

Ганька обижался и по-детски вспыхивал румянцем.

— А чего ж тогда продают, если для здоровья вредно?

— Понял, почему тебя девчонки не любят? — донимал его Филипп. — За нарушение мужских заповедей.

— Каких таких заповедей? — округлял глаза Ганька.

— Первая заповедь — будь щедрым, — убежденным тоном поучал Филипп. — Поставь компании коньяк, а сам пересиди на гороховой похлебке. За нами не заржавеет. Вторая — носи дырявые носки, но женщине дари цветы и конфеты!

— Оставь его в покое! — не выдерживал Иван.

— Но мы ответственны за его воспитание! — возражал Филипп. — Мы должны вылепить из него человека!

— Нет, ты досказывай! — требовал Ганька, полыхая румянцем от бушевавшего в нем любопытства.

— А третью сообщу, когда немного подрастешь, — поддразнивал Филипп, — когда усвоишь первые две. Третья самая трудная.

На кухню вышел Иван. Из портфеля торжественно вытащил пакетик смолотого кофе, наполнившего все вокруг густым ароматом. Пока варился кофе, Михаил Михайлович украдкой наблюдал за лицом друга, но лицо Ивана выражало лишь удовольствие от вида и запаха хорошо приготовленного напитка.

— А почему приехали без женщин? — хитря, вымолвил Михаил Михайлович, мучимый робкой надеждой как-нибудь навести Ивана на разговор о Зое.

— Святое дело вершится без женщин! — отозвался Иван и достал из кармана новую колоду карт. — Женщины, равно как и скатерть или шум, заядлые враги преферанса, братец ты мой.

Он снял пиджак, расстегнул на груди рубашку и направился к столу, властным жестом руки призывая остальных следовать за ним.

Загрустив оттого, что не удастся выведать ничего о Зое, Михаил Михайлович стал поджидать удобный случай, чтобы спросить что-нибудь вроде: а как поживает твое семейство? Как жена? Он уже заготовил соответствующее равнодушно-вежливое выражение лица, но случай все не представлялся.

Отказавшийся от карт Филипп принялся рыться в пластинках, а остальные затихли, погрузившись в игру, лишь изредка подавая короткие реплики: «Пас», «Купил», «Вист», «Пас».