Мужские прогулки. Планета Вода - [28]

Михаил Михайлович опрометью кинулся к телефону и сорвал трубку с такой поспешностью, точно секунды решали дело. Но подержал трубку в задумчивости и тихо положил на аппарат. Лишь час спустя решился он на этот разговор. С приятным сознанием честности и мужественности своего поступка он набрал номер телефона Гавриловых, моля судьбу, чтобы подошла не Зоя.

— Здорово, братец ты мой! — закричал весело Иван, услышав его голос. Он явно обрадовался Фиалкову. — А мои спят давно… Вот собрался чаевничать. Приезжай, а? Кстати, спасибо за то, что жену развлек. Я так прекрасно поработал сегодня… Ну так приезжай, а?

Едва Михаил Михайлович услышал этот веселый уверенный голос с нотками непоколебимого превосходства, как собственные тревоги показались ему сильно преувеличенными. Однако, заражаясь радостью собеседника, он все же не дал сбить себя с намеченного.

— Что я хотел сказать… э… вот… Какого дьявола ты себе думаешь, проморгаешь… у тебя, между прочим, жена молодая и красивая. Слишком красивая, на мой взгляд!

Польщенный Иван довольно хохотнул.

— Сделал открытие, братец ты мой! Других не держим!

— Я влюбился в твою жену, — сказал Михаил Михайлович.

Именно это он и намеревался сообщить. Следовало найти какие-то другие слова или хотя бы сказать их с другой интонацией. Но в последний момент смалодушничал, произнес слова мимоходом, как бы в шутку, как некую малозначащую информацию.

Гаврилов опять весело расхохотался.

— Да в нее, братец ты мой, все влюбляются! А ты никак расстроен чем-то? Огорчен, что поехал? Не рад? День пропал?

Михаил Михайлович помолчал, обдумывая ответ поточнее.

— Рад, — прямодушно и честно ответил он, но опять не теми словами, какими намеревался, как должен был сказать.

И счел разговор исчерпанным. С чувством хорошо исполненного долга положил трубку. Теперь право ответственности за дальнейшее предоставлялось Гаврилову.

Что же случилось, спрашивала себя Зоя, где и когда начала их общая с Иваном жизнь делиться на две жизни? У него своя компания, у нее — своя: свои приятельницы, редкие развлечения, свои дома, где она бывает без него. Вместе они ездили только к ее сестре Ольге и к свекрови. Так что же случилось? Ведь они пережили много счастливых часов, особенно в первые годы супружества! А потом? Она по-прежнему хотела и хорошее и плохое переживать вместе с ним. Шила платье — для него, старалась приготовить особенное блюдо — для него, слышала новую песню — хотела, чтобы и он услышал, видела ль на выставке необычную картину — звала и его посмотреть, наблюдала красивый закат — запоминала краски, чтобы рассказать ему. Но будто натыкалась на глухую стену. Обиды копились, наслаивались, спрессовывались наподобие угольных пластов, и, заглядывая себе в душу, она словно бы отдирала пласт за пластом, слой за слоем: слой счастья — слой обиды, светлый слой — темный слой, чем дальше, тем чаще пошли пластаться обиды…

А началось все с рождения Алешки. Появление малыша изменило жизнь, но только жизнь Зои. Она с головой окунулась в пеленки, ночные бдения, детские недомогания, скитания по больницам. Иван сочувствовал ей, но ему и в голову не приходила мысль как-то облегчить участь жены, например, самому подежурить возле малыша, а ее отослать выспаться. Он не перестал вести свободный образ жизни и с рождением сына. Уходил, куда заблагорассудится, возвращался, когда вздумается. И никогда ни в чем не держал перед женой отчета. Иным, зависящим от жесткой домашней дисциплины, мужьям Иван с хвастливым удовольствием мог поведать о том, что вот-де какая у него жена: не ограничивает его личной свободы, не спрашивает, где был да что делал, оставляет на карманные расходы чуть ли не треть зарплаты, не докучает женскими капризами. Мужья удивлялись на этакое чудо, вздыхая завистливо: «Повезло!» С довольным видом Иван соглашался: «Не жалуюсь!»

Время шло и закрепляло у каждого привычку к сложившемуся образу жизни, к возложенному на себя объему обязанностей. Связи Ивана с миром росли, ширились, отношения с людьми приобретали устойчивый характер. А ее — рвались, сужались. Зоя рассталась с подругами — некогда повидаться, перестала бывать в кино — не на кого оставить ребенка, ушла из наладки — невозможно, имея семью, ездить в длительные командировки, да и муж категорически возражал против того, чтобы она моталась месяцами с бригадой, состоящей сплошь из мужчин, ночевала в захолустных гостиницах, где нет горячей воды и других удобств, но всегда в буфете найдется водка.

Зоя сменила любимое дело инженера-наладчика на бумажную сидячую работу в плановом отделе. Разочарование и неудовлетворенность она пыталась компенсировать в другой, семейной, сфере. Те завышенные требования, которые она предъявляла мужу, он, разумеется, не мог удовлетворить. Жена в его жизни занимала далеко не первостепенное место. Когда шла притирка, неизбежная в первые годы брака, Зоя из самых лучших побуждений — из самоотверженности, из благодарности за счастье, наконец, по доброте — взвалила на себя весь груз хозяйственных забот, освободив мужа от каких бы то ни было домашних обязанностей, оставив ему лишь права. Возможно, ее вина — в постоянном молчании и самолюбивом нежелании высказывать претензии вслух. Она полагала, муж сам должен догадаться о существовании проблем в их совместной жизни. А он не догадывался. И она злилась и обижалась. А он, в свою очередь, не ведая о причинах ее раздражения, сердился на взвинченность жены, замыкался в молчании, и это молчание могло длиться неделями, выматывая силы обоих. Лишь изредка в какой-то момент ее терпение лопалось, и тогда даже самая пустяковая мелочь могла вызвать взрыв. «Чего это ты? — удивлялся Иван. — По такому-то пустяку?» Он не догадывался, что этому «пустяку» предшествовало еще много подобных пустяков. Он о многом не догадывался, ее Иван. А она порой чувствовала себя бегуном на длинной дистанции — не хватает дыхания, а конца дорожки не видать.