Мужские прогулки. Планета Вода - [25]

А тем не менее, в их доме, который мать считала постыдно бедным, все блестело и сияло: полы, покрытые лаком, стены, отделанные пластиком и деревом. По комнатам ходили в мягких шлепанцах, даже для посетителей отца стояли в прихожей выстроенные в ряд тапочки всех размеров. Бегать — упаси боже! Да и некогда бегать. Мишенька был единственным ребенком, сосредоточием всех родительских чаяний. Ему предназначалось осуществить неосуществленные желания родителей. Отец хотел видеть в нем свободного человека, не замордованного зарабатыванием денег, мужчину, у которого есть время на книги, на друзей, на путешествия, на прогулки в одиночестве. Мать — достойного преемника их благополучия. Она мечтала о славе сына и его творческих свершениях в области искусства или на худой конец в спорте.

Михаил Михайлович считает, что лучше всего воспитывают себя сами дети. Но мать так не считала. Она отрицала в ребенке всякое право на самостоятельность. Покупая все, что ни пожелало бы единственное чадо, удовлетворяя все его прихоти, она и требовала от него чрезмерно много. Ни минуты времени, ни уголка души не оставались сыну свободными от материнского надзора. Три часа игры на пианино, два часа уроков английского языка, час хореографии и катания на искусственном льду Дворца спорта — какой гармонически развитой личностью должен был вырасти ребенок!

Но высокий уровень родительских притязаний не соответствовал реальным возможностям их сына. Он был рожден простым учителем географии. Но мать и слышать не хотела о такой непрестижной профессии. Ценою двух инфарктов — своего и папиного — добилась того, что Михаил Михайлович в конце концов пошел по отцовской стезе. Теперешнюю свою работу он выполнял добросовестно, даже превосходно, но радости особой она ему не приносила. А учеба в модных спецшколах, рядом с одаренными детьми, талантом куда выше Мишенькиного, сделала черное дело. Наблюдая чужие успехи и сравнивая их со своими неудачами, он стал мучиться комплексом неполноценности. Страдая от вечно подавленной самостоятельности, от раздавленной походя инициативы, устав от нелепой дисциплины, от чрезмерных нагрузок, от мальчишеского одиночества, он однажды сбежал из дома. Бродяжничал, скитался по вокзалам, и только через месяц милиция задержала его и отправила домой. Суровые бродяжьи будни с попрошайничеством и воровством, в голодной компании таких же бежавших из отчего дома мальчишек убедили Фиалкова, что детство зачастую — не самая безоблачная и счастливая пора в жизни человека.

После побега Мишу освободили от обязательных пятерок в школе, от платных уроков английского, от хореографии. С ним стали обходиться мягко и терпеливо. И он стал жить так, как ему хотелось. Полюбил опаздывать в школу, в институте преспокойно получал на экзаменах «неуды», запоем читал лишь то, что не нравилось родителям, ел руками, тащил к себе в комнату безобразные глиняные вазы, дерзил окружающим. Это был его протест, поединок с матерью и ее миром. Он принялся сам конструировать собственный характер. Страдая от деспотизма матери, решил никогда не жениться и вообще не попадать в плен к женщинам; не получая радости от материального благополучия, стал довольствоваться малым; видя одиночество отца, ценил превыше всего мужскую дружбу. Положив эти три принципа в основу характера, который решил в себе воспитать, Михаил Михайлович привык с юношеских лет выставлять оценки за степень приближаемости к заданным качествам.

Кстати говоря, хорошими отметками он себя не часто баловал, а порой и вовсе затруднялся оценить собственное поведение. Ему не хватало цельности. Как ни старался он выкорчевать из души укоренившуюся привычку к порядку, рефлекс подчинения дисциплине, устоявшимся мнениям, сложившимся стереотипам брал свое. Люди с властными голосами, приказы, окрики, повышенный голос, расхожие фразы действовали на него безотказно. И он, ненавидя себя в такие минуты, подчинялся, а если и протестовал, то протест облекал в такие бурные формы, что выглядел нелепым и сам себя стеснялся. Он не был свободен от собственного детства, вот в чем штука.

Да и как может быть внутренне свободным человек, если с самого детства его учат лишь дисциплине. Дома — нельзя, не трогай, не смей! В садике — Фиалков, подтянись, возьми соседа за руку! Фиалков, ну что ты за человек, опять отстал, что ты там не видел, ну улица, ну люди, ну идут. Все дети как дети, один ты глазеешь по сторонам! В школе — Фиалков, ты свое воображение дома оставляй, а на уроке слушай, что тебе говорят, и делай, что велят старшие! В институте — Фиалков, вы что, умнее всех?! Не задавайте глупых вопросов! У нас коллоквиум, а не вечер вопросов-ответов! И вот, натренировав и закалив тело, он так и не сумел закалить, воспитать душу. Его постоянно снедала тревога по поводу того, как бы другие не заметили, что он «слабак». Первым мотивом, определившим его поведение, стало желание самоутверждения, а вторым — соображение о допустимости, моральности совершаемых им поступков. Душу его разрывали противоречивые импульсы, и в результате — непоследовательность, ничего до конца, все наполовину — радость и горе, хорошее, равно как и дурное: предприятие ли, имеющее целью личный успех, затея ли, направленная во благо другого…