Мужские прогулки. Планета Вода - [208]

Не стал Пустынников ничего объяснять Ситникову, а лишь поведал о последнем разговоре с замдиром, с вкрадчивой застарелой неприязнью объявившему Илье Андреевичу свое категорическое несогласие подписать приказ о командировке на столь длительный срок. «Зачем вам месяц, помилуйте! Чтобы добраться до Альгы и взять пробы, достаточно и двух недель. Кстати, по институту идут какие-то разговоры о стране счастья… Бред, чушь, тибетщина. Я полагаю, вы отдаете себе отчет в том, что ваша цель — Альгы и не что иное? Прошу вас пресечь ложные слухи о целях вашей экспедиции. Что за мальчишество, — тут Склёмин укоризненно покачал аккуратно причесанной головой, — страна счастья! Какое счастье вам надобно еще?» Заводясь, но все еще сдерживаясь, храня нервы для предстоящей борьбы за экспедицию теперь уже на высшем уровне, Пустынников мирно, хотя и с усилием, улыбнулся. «А-а, — сказал он кратко, — это, наверное, о Беловодье… А счастье — что ж, у каждого свои представления о нем. Для меня счастье — хорошая лаборатория. Надоело гнить в подвалах. Мои сотрудники подвержены заболеванию подвалов — ревматизму». — «Вы знаете ведь, какое у нас тесное, неприспособленное здание, вот в следующем году…» — начал было Склёмин, но Пустынников его перебил: «Борисыч, какой вы, право, нудный! Ну неужели вам никогда не хотелось взять да и закатиться в экспедицию по розыску какой-нибудь легендарной Атлантиды или Беловодья? А я бы за такую роскошь не знаю что отдал!» Признание прозвучало с несвойственной ему фамильярностью и оттого с пронзительной проникновенностью. Мгновенная лукавая усмешка тут же соскользнула с лица, оставив прежнее суховато-надменное выражение. Склёмин с недоумением дернул головой: показалось? Фамильярность — это все же какая-то симпатия, а симпатия и Пустынников — понятия просто несовместимые. Он уставил на него испытующие проницательные глаза, карие лакированные глаза любимца и любителя женщин. «Вы что, вы это в самом деле? Нет, вы серьезно?» — взволнованно переспросил он. Пустынников скучающе глядел куда-то в стену поверх головы Склёмина. «В таком случае, я вообще не подпишу командировку. С вами хлопот не оберешься…» — «В конце концов, не обязана ли наука разобраться с мифом о Беловодье?» — «У науки есть первоочередные задачи, — напомнил Склёмин. — А подобные туристические поездки, имеющие увеселительную цель, слишком тяжким бременем падают на бюджет института!» Пустынников иронично хмыкнул и сказал: «В таком случае приглашаю и вас в эту увеселительную прогулку — прошвырнуться и отдохнуть от многотрудных и бескорыстных забот о благе науки!» Услышав предназначенную ему иронию, Склёмин призадумался, по-птичьи скашивая голову набок, и вдруг, косо глянув на Пустынникова, с хитрецой ответил: «Что ж, если вы приглашаете, не смею отказываться. Премного благодарен за столь любезное приглашение». Пустынников даже остолбенел от неожиданности. «Как прикажете вас понимать?» Склёмин расхохотался. «А так и понимайте. Я принимаю ваше приглашение. Честно говоря, я засиделся. Пора и мне размяться — будь проклята эта бюрократия! Ну, а кто же, Андреич, откажется прокатиться за государственный счет за границу?» Пустынников покраснел, потом побледнел и заскрипел зубами от досады — на этот раз была его очередь не понять поступка Склёмина. Вляпался ли Илья Андреевич в какую-то расставленную ловушку? Или теперь замдир попался на собственную хитрость? Или человеку в самом деле захотелось сходить хоть в одну стоящую экспедицию? Круто повернувшись, он вышел, не говоря больше ни слова. Так Склёмин оказался в экспедиции.

Наблюдая сейчас за ним, сосредоточенно возившимся над многочисленными свертками с домашней снедью, Пустынников миролюбиво (следуя давней заповеди не культивировать перед серьезным делом никаких отрицательных эмоций, никакой неприязни) посмеивался про себя. «Значит, хочешь уличить меня? В чем? В недобросовестности? В подтасовке фактов? В бездарности? В растранжиривании государственных денег? Ну, ну, давай! Ты у меня потаскаешь рюкзак! Узнаешь, какой хлеб едят в экспедициях!»

Илья Андреевич угадал почти все мотивы Склёмина, кроме самого главного. Намертво привязанный к Пустынникову ревнивым соперничеством, раздражением, сочувствием к неизбежному проигрышу (наверняка догадывается, что не видать при жизни торжества!), уважением к отваге и непреклонности, Сергей Борисыч попал в экспедицию по неугасающему любопытству: что это за порода людей? что за авантюрный дух толкает их на опасные предприятия? И еще — малюсенькое, морозящее кожу, кровоточащее сомнение: а вдруг рядом с ним настоящее — истина и ее пророк? Сильнее боязни экспедиционных тягот жило в Склёмине желание прикоснуться к чему-то подлинному.

Налюбовавшись вволю проплывающими полями, полустанками и разъездами, стали постепенно отлепляться от окон и остальные. Молодой очкастый и очень серьезный альмолог был, пожалуй, единственным, кого пришлось уговаривать на это путешествие. В институте биологии его рекомендовали как стоящего парня и подающего надежды ученого, что вполне соответствовало предъявляемым к членам экспедиции требованиям. Однако у парня были на лето свои планы, и он долго упорствовал, а когда Илья Андреевич, потеряв надежду, принялся подыскивать другую кандидатуру, вдруг примчался к нему домой и стал суматошно упрашивать Пустынникова взять его. Оказывается, он не понял, что речь идет о знаменитом Альгы.