Мужские прогулки. Планета Вода - [121]

На холмах Антон бродил до тех пор, пока не обретал утраченное равновесие.

— Главное в нашем деле — законопослушание, — важно поучал Мармалат. — Прожить можно, умеючи, конешно. Деньги — ерундовина, плевое дело добыть… А ты, Тюряга, дурак, хоть и длинный. Вот я объездил кругом свет и юг, а нигде не попался.

На лице Мармалата играет довольная улыбка. Он с превосходством оглядывает своих слушателей. Мармалат — рослый крепыш, бело-розовый, скорее напоминает цветом зефир, чем мармелад, на удивление чистенький, даже щеголеватый, что решительно никому из ребят не удается в условиях «бегов». Тюряга, действительно, длинный пятнадцатилетний подросток, трижды побывавший в специнтернате, не обижается на только что родившееся прозвище, а лишь шмыгает навечно простуженным носом.

— Деньги у людей валяются под ногами, — продолжает Мармалат. — Привожу пример: в парке, в лесу, на пляже бутыло-о-о-ак! Рубчик в день — в элементе!

— Я раз на трояк сдал, — неуверенно хвастает, пытаясь вернуть расположение Мармалата, шмыгающий носом Тюряга.

— Ты сопли вышморкуй, — сочувственно советует Онька Баба, прозванный за похвальбу, из которой следовало понимать, будто он имел уже подружку и делал с ней то, о чем никто из собравшихся, включая и самого старшего из них, Мармалата, даже не помышлял.

— А еще цветы можно стибрить с клумбы и продать, — продолжает Тюряга отстаивать собственное достоинство, — я раз на пятерку загнал, только у меня эта… аррелгия на цветы.

— На жизнь у тебя аллиг… аллергия, потому что дурак, — снисходительно комментирует Мармалат. — За цветы милиция что? Куда потянет? Потому что это и есть закононепослушание.

Слушатели, обсевшие Мармалата тесным кружком, дружно смеются, а посрамленный Тюряга обиженно вытирает нос рукавом.

— Взять мусорку. За городом свалочка — загляденье! Металлолом для «Вторчермета» — р-раз, тряпки для утильщиков — д-два! И никаких конфликтов с мильтонами! Конечное дело, внешность надо иметь приличную, не шаромыжную, как у вас!

Тут Мармалат выразительно оглядывает компанию.

— Да-а, видок! — довольный осмотром, выгодно выделяющим его из замурзанной разновозрастной толпы, говорит Мармалат. — Сразу видно, бродяги. На первой улице остановят. Чтоб завтра же мне первым делом в мужскую уборную, там и вода, и мыло земляничное, а еще автомат с горячим воздухом руки сушить, наведите мне мильтонов на вагонвиль — убью!

Мармалат вынул из кармана джинсовой курточки зеленую, с грязными выщербленными зубьями, расческу, сдул с нее невидимые волоски, прошелся по волнистой, до плеч, гриве. Мальчишки завороженно наблюдали за ним. Козя лежал в углу на ворохе пустых, из-под обуви, картонных коробок и внимательно слушал разговор обитателей старого вагона электрички, загнанного в глухой тупик. В вагоне было темно, лишь в полуоткрытую дверь залез серебряный лучик луны, и в его свете лица мальчишек белели расплывчатыми пятнами с черными впадинами глаз. Тюряга, чиркнув спичкой, закурил. Жестковатый горький дымок коснулся ноздрей Кози, и ему мучительно захотелось самому попробовать таким же небрежным жестом чиркнуть спичкой и с хлюпающим звуком затянуться сигаретой. Но Мармалат строго прикрикнул на курильщика:

— Но, ты! Брось мне! Хочешь, чтобы застукали?!

Огонек, прозвездив темноту, шмякнулся на гравий и медленно истаял.

Козя и сам не помнил, сколько времени находился в бегах. Днем он шатался по городу, а ночью спал в парке на скамейке — благо, ночи стояли теплые. А когда под утро тяжелые холодные росы оседали на траве, на дереве скамейки, даже на волосах, он отправлялся на вокзал, забивался в дальний уголок и там досыпал. На сэкономленные от школьных обедов деньги покупал булочку и каменный брикет мороженого и таким образом завтракал и обедал одновременно. Когда ночи совсем похолодали, он перебрался на вокзал. И тут в первую же ночевку его засек милиционер.

— Мальчик, а, мальчик, ты с кем? — растолкав его, спрашивал он и клонил над ним молодое полное лицо.

Сама форма вопроса подсказала ответ. Моргая и протирая глаза, слипающиеся от сна, Козя мотнул головой в сторону касс:

— С бабушкой. Она там, в очереди.

Милиционер внимательно оглядел Козю, сомнение отразилось на его крепкощеком лице. Он ничего не сказал, молча отошел. Но Козя понял: чем-то он вызвал подозрение, и теперь милиционер не спустит с него глаз. Потягиваясь, медленно шел он вдоль очереди, вглядываясь, будто в поисках бабушки. Как только милиционер успокоенно отвернулся, он юркнул в толпу, затерялся, а улучив момент, выскользнул на перрон.

Побродил у пакгаузов, пошатался по путям и забрел в какой-то тупичок, где темнели стены заборов, вагоны, какие-то безглазые каменные строения непонятного назначения. Тут он постоял, зябко засунув руки в карманы и разглядывая живое, шевелящееся от множества звезд небо. Из ближайшего вагона вынырнула невысокая фигурка и, пристроившись к стене, зашелестела струей. Козя подошел и пристроился рядом. Мальчишка покосился на него и ничего не сказал. Кончив свое дело чуть раньше, он длинно и сладко зевнул и спросил:

— Ты куда?

За время беглой жизни Козя научился понимать не слова, а то, что стояло за ними: подтекст недомолвок, интонаций, второй смысл.