Мужские прогулки. Планета Вода - [119]

Антон прикинул в уме — для частного лица выходило дороговато. Возможно, такие деньги найдутся у Героя и лауреата всяческих премий? Юшульский захохотал, как полоумный, и помахал длиннопалой, заросшей курчавой шерстью чуть не до ногтей лапой. «Держи карман шире, лауреат, как же! Потребсоюзовский деятель, ни больше, ни меньше! — объяснил он и остановил на собеседнике юркий любопытный взгляд маленьких глазок. — А тебя-то что так волнует? Х-хи-хи! Тоже особнячок задумал отгрохать?» — «Значит, ворует?» — хмуро предположил Антон. «А ты не считай чужие-то. Зряшное занятие», — посоветовал Юшульский.

У Антона с тех пор этот особнячок стал вроде бельма на глазу. Мучит, и все тут. Внимательно наблюдал он за оживлением и деловитой суетой на стройке и лишь диву давался. То и дело подъезжали грузовики, и рабочие быстро и ловко разгружали их, не уронив и не разбив ни одного кирпичика, хотя под боком возводили школу, и уж там-то кирпич били сотнями!

Ближе к концу дня подкатывал на собственной «Волге» принимать работу хозяин особняка. С внешностью и повадками баловня женщин, он неторопливо обходил свои владения, и его атласная нарядная седина горела и искрилась на солнце. Этот человек, похожий на артиста, играющего сереброволосых и высокомерных королей, не обращал ни малейшего внимания на постоянно кишевший жизнью и многолюдьем районный отдел милиции, точно стражей закона вообще тут не существовало. Он властно распоряжался десятком рабочих, гонял туда-сюда краны, машины, а однажды приволок каток, который за несколько часов умял, прогладил асфальтовую дорогу к особняку.

«Ну и цирк! — кипятился перед Путятиным Антон. — Все делают вид, будто не замечают друг друга, ни мы его, ни он нас! А ведь по этому деятелю решетка плачет!» Путятин вяло пожимал по-бабьи полными плечами, неопределенно качал головой, давая понять: он, мол, разделяет праведный гнев, но в то же время не намерен поддаваться бездоказательным эмоциям, дескать, понимает юношескую страсть к справедливости, но тут обстоятельства сложные. «Это, — запальчиво тыкал рукой в окно Антон, — символ беззакония, выросшего под сенью закона! Ну не смешно ли?» — «Да уймись ты, травы зеленые! — обрывал его возмущение Иван Михайлович и сердито надувал щеки. — Запомни, надо валить дерево по себе. Иначе прихлопнет навроде комара». — «Не понял! Что вы имеете в виду? Что он нам не по зубам? Не по зубам милиции?! Да кто он такой? А ведь вы сами твердите: перед законом все равны! Ну и цирк!» — «Да отвяжись ты от меня, — с тоской говорил Путятин. — У тебя факты есть? Факты нужны. Нету? Чего тогда нервы рвешь? Я советую, не бери больше, чем подымешь, а то пупок развяжется». Такими советами и заканчивались обычно все разговоры с Путятиным.

И тогда Охотников стал самостоятельно собирать факты. С тупым раздраженным упрямством, сам ненавидя себя за настырность, принялся он за этот проклятый особняк, состоящий из двух этажей, портиков и колонн, уже посаженных взрослых тополей, добротной асфальтной дороги, особняка, ставшего предметом пересудов всей улицы, особняка, нахально и чванливо вознесенного выше скромного здания райотдела. Антон разговаривал со строителями, повидался с водителями грузовиков, доставлявших к особняку в рабочее время дефицитные грузы, справился в потребкооперации о зарплате и возможных премиальных их работников и направил заявление начальнику следственного отдела. «Бросил бы ты лучше это дело», — хмуро предупреждал его Путятин, откуда-то проведавший о затее Охотникова. «Нет, но какой наглый! — кипел Антон, способный сейчас думать лишь об одном — о торжестве правосудия. — Даже не скрывает того, что миллионер!»

Несколько дней спустя Охотникова вызвал начальник милиции. Антон шагал по коридору, когда столкнулся лицом к лицу с владельцем особняка. Тот выходил из кабинета, куда намеревался войти Антон. Видимо, представитель потребкооперации знал Охотникова, иначе чем объяснить то, что последовало дальше? Со старомодной учтивостью склонив голову, на миг сверкнувшую атласной нарядной сединой, он громким уверенным баритоном произнес: «Приветствую вас, юный Шерлок Холмс!» Сказал и с улыбкой превосходства, насмешливой благожелательности прошествовал мимо, обдав запахом французской туалетной воды и крепких сигарет. Подобную невозмутимость следовало расшифровывать определенным образом: действия юного Шерлока Холмса не воспринимались всерьез, да и сам он не брался в расчет. Разинув рот, стоял Антон и смотрел вслед уходящему (на свободу!) воспитанному, любезному, насмешливо-благожелательному дельцу. Тот, видимо, твердо убежденный, что он смотрит ему вслед, не оборачиваясь, сделал оскорбительно-непристойный жест, выбросив полусогнутую в локте руку и хлопнув по ее сгибу мясистой ладонью.

У Антона от унижения и бешенства потемнело в глазах. Ему хотелось броситься на этого типа и молотить кулаками по умеющей напялить учтивую мину роже. Но, задыхаясь от бессильной ярости, он вынужден был идти в приемную начальника милиции.

В «предбаннике» он наткнулся на Путятина. Туго, трудно повернув к ворвавшемуся Охотникову недоброе лицо с набрякшими веками, тот уставился на него враждебным взглядом. «Туда? — кивнул на дверь начальника. — Уже можно не ходить». Он ухватисто прихватил его плечо и, подталкивая рывками, повел к выходу. По коридору они шли так: впереди Антон, а сзади, тяжело сопя, Путятин. «Точно арестованного ведет», — неприязненно подумал о нем Антон.