Мужские прогулки. Планета Вода - [117]

— Нет, каков, всего две ссылки на меня! А при этом использовано пять моих глав! — оскорбленно говорит она о ком-то.

— Так подай в суд, — равнодушно советует отец, методично пережевывая котлету.

— Не говори глупостей! — раздраженно произносит мать. — Ни от кого умных слов не дождешься, тоска!

У Кози сразу начинает болеть голова, но он терпит, не жалуется. Матери сильно не нравится, когда сын болеет. Конечно, ее можно понять. Если бабушки предназначены для внуков, то матери — для работы. Работа представляется Козе как нечто тяжкое, огромное, строгое, что маме необходимо стронуть, сдвинуть с места и толкать, толкать изо всех сил вперед. Мама тужится, старается, но это тяжелое плохо поддается. Поэтому мама всегда занята и недовольна. Поэтому она всегда приходит поздно и всегда усталая. Беседует ли она с отцом, разговаривает ли по телефону с подругами, отчитывает ли сына, — всегда говорит лишь о работе, вернее, о том, что ей не дают работать, семья и быт ее заели, она засиделась в кандидатах, словно в девках, хотя ее сверстники — тупоумные мужики, сарматы, не более того, давно ходят в докторах и член-коррах, а ее силы съедены, сожраны с десятью тысячами тарелок борща, с миллионом котлет.

Козю картина, когда он вместе с борщом выпивает силы матери, искренне пугает, а иной раз он думает, не вслух, конечно, что можно и не делать котлеты — такие они безвкусные, не сравнить с оладушками из тертых яблок. Однако он остерегается высказывать вслух подобные мысли. Лишь однажды имел неосторожность заметить в том духе: мол, несчастье — это когда тебя воспитывают. Бабушка — та никогда не воспитывала, просто они вдвоем весело и хорошо жили. А без бабушки — невесело.

— Оно и видно, — фыркнул отец, с аппетитом поедая безвкусные, какие-то мокрые и скользкие котлеты, — а нынче мы вынуждены исправлять результаты «веселой жизни». — Последние слова он выделил презрительной интонацией и смерил сына, ковырявшегося в котлете, холодным взглядом. — Не понимаю людей, которые, как ты, едят. Не в коня корм… Чего ты там ковыряешь?! А-этличные котлеты!

Ну почему, почему люди должны любить эти проклятые котлеты?! Уходя на работу, отец, вместе с тренировочным костюмом, махровым халатом заталкивал и сверток с котлетами. Неужели все десять штук он один съедал?! А еще брал он с собой кнут. Этот кнут с хвостом, сплетенным из трех сыромятных косичек, с белой рукоятью, украшенной перламутровыми пластинами и черненым серебром, был очень красив, и любой мальчишка гордился бы тем, что его отец владеет таким сокровищем. Но Козя ненавидел кнут, ненавидел идущий от него крепкий запах конского пота.

Отец Игоря Козьменко работал цирковым наездником. Как-то он взял с собой на репетицию сына. Было людно, играла музыка, под куполом летали воздушные гимнасты, внизу вертелись клоуны в клетчатых штанах. Потом по кругу скакали белые лошади в цветных плюмажах и вышитых попонах; сделав несколько кругов, лошади, согласованно и ловко перебирая ногами, танцевали вальс и, приседая, кланялись, подгоняемые звучным, веселым щелканьем отцовского кнута. Сам отец, одетый в сверкающий, плотно обтягивающий его костюм, пружинисто расхаживал по арене — небольшой, властный, веселый человек — и покрикивал негромко: алле! алле! аллюр! Когда лошади стали кланяться, а толкущиеся тут же люди засмеялись и зааплодировали, Козя заплакал. Ему увиделись на длинных сухих лошадиных мордах печаль и страх. А у одной лошади под светом загоревшегося рубинового фонаря алмазно и мокро блеснули слезы. Больше Козя не ходил в цирк. Он не мог переносить, когда мучают животных.

— У всех дети как дети, только наш какой-то недотепа. Другие пропадали бы на представлениях, имей такую а-этличную возможность!

Когда отец волновался, в нем просыпалась и становилась заметной примесь какой-то горской крови. Он вперял в сына восточные раскаленные глаза, умеющие выражать только сильные, чрезмерные чувства: негодование, ярость, презрение, брезгливость. В спокойном состоянии они пригасали, точно серым пеплом подергивались. Если на сына отец чаще всего смотрел с беспощадным оценивающим вниманием, то на кнут, висевший на самом видном и почетном месте — в столовой, на ковре, рядом с потемнелым от времени серебряным рогом и кинжалом кубачинской работы, добрея не только взглядом, но и лицом. Однажды отец принес домой хомячка.

— Дарю, — сообщил он голосом, которого, наверное, боялись лошади. — Надеюсь, ухаживая за этим славным зверьком, ты сможешь наконец полюбить животных. Любовь к животным, довожу до твоего сведения, облагораживает душу. Надо любить животных!

Но Козя не подошел к хомячку. Он любил животных, но не таким образом, как хотели его родители, идущие в ногу с современными педагогическими веяниями. Ему нравилось, когда животные жили на воле, своей, предназначенной им судьбой. Поэтому он никогда не ловил бабочек и стрекоз, не трогал воробьев, близко не подходил к голубям.

Унося из дома отощавшего от бескормицы хомячка, отец воскликнул, негодуя и искренне страдая:

— А-этлично! Значит, мы не любим животных? Позор! Какой из тебя может вырасти человек, если ты не понимаешь благотворной роли общения с домашними животными!